«Зона» не отпускает 7

Только что я узнал, что неделю назад погиб мой друг.

23 июня, на Троицу, в Бресте нашли повешенным бывшего подполковника КГБ, бывшего заключенного Александра Ивановича Мартинчика.

Мы с ним познакомились на «зоне», в ИК-3, что в поселке «Витьба» под Витебском.

В общий отряд меня перевели в середине апреля. До этого я провел 4 месяца в СИЗО КГБ. В «Американке» все устроено так, чтобы полностью исключить контакты с подельниками и внешним миром. На протяжении всего своего нахождения там ты не видишь никого, кроме пары сокамерников и нескольких охранников. В такой ситуации совершенно отвыкаешь от людей. Поэтому

когда тебя переводят в общий отряд, возникает ощущение, что попал в муравейник.

В сравнительно небольшом помещении хаотично передвигаются 120–140 человек. Они бегают, суетятся, заваривают чай, готовят пищу, стирают, сушат бельё, что-то на что-то меняют, шепчутся, кто-то просит чай или «стреляет» сигареты, кричат, смеются, конфликтуют… При этом для тебя все они совершенно на одно лицо и в похожей одежде. После унылого однообразного быта СИЗО мозг совершенно отвыкает воспринимать так много информации. От этого, как говорят зэки, трясется голова.

В этой сложной для каждого арестанта ситуации Саша Мартинчик был одним из тех, кто оказался рядом. Он помог мне прийти в себя, разобраться, кто есть-кто, обустроить быт…

Он был одним из тех, кто давал необходимые советы — очевидные для опытного зэка, но бесценные для новичка.

Конечно, после вещей, которые видел в «Американке», я не мог без настороженности отнестись к немногословному замкнутому подполковнику КГБ… Понимал это и он. Не набивался в друзья, но делал все, чтобы помочь мне освоиться. Познакомил с порядочными людьми из заключенных, объяснил бытовые моменты, показал, где можно брать книги…

Отдельное место жизни каждого заключенного занимает собственная, если можно так выразиться, ментальная организация — система внутренних «якорей» и убеждений, которая держит тебя в тонусе и не даёт свихнуться в той, совершенно ненормальной ситуации. У кого-то в центре этой системы становится религия, у кого-то близкие, кто-то фиксируется на надежде на досрочное освобождение, кто то, как ненормальный, качает мышцы… Пожалуй, у меня с этим все было в норме, но и тут Саша старался подстраховать: ненавязчиво предлагал разговоры о Боге, подсовывал то Библию, то «Беседы с Кришнамурти о ненасилии», то психологическую литературу…

Не скажу, что мы быстро стали друзьями, но за решеткой все по-другому. За несколько месяцев на соседних «шконарях» в сумме ты проводишь рядом с совершенно чужим человеком больше времени, чем на воле с самым близким другом за много лет. Как бы человек ни старался притворяться или позировать, это совершенно бесполезно. Постоянно притворяться невозможно, и ты узнаешь если не о его прошлом, то о личности человека практически все.

Он не расспрашивал меня о «моих делах», а я не лез в его. Но было видно, что это умный добрый порядочный человек. Даже в тех условиях у него получалось помогать другим заключенным — кому-то обустроиться и смириться с судьбой, кому-то — не сойти с ума, кому-то оспорить приговор и выйти раньше, кому-то — никогда «туда» не вернуться.

До ареста Александр Мартинчик работал в КГБ. В основном — в Бресте. Он занимался противодействием контрабанде, нелегальной миграции,

расследованием преступлений в этих областях. Его абсолютно не интересовала политика и процессуальные моменты. Он был до мозга костей опером. Он считал, что КГБ должен быть чистой спецслужбой с широкими возможностями оперативно-разыскной деятельности, но полностью освобожденным от процессуальных моментов: таких как возбуждение уголовных дел, доведение их до суда, выполнение различных количественных показателей и т. д. Исключительной и единственной компетенцией КГБ он видел вопросы национальной безопасности. С уважением относился к Леониду Ерину. Считал его последним профессиональным руководителем КГБ, после отставки которого это ведомство превратилось в орган политического сыска и зарабатывания денег. По некоторым вопросам я с ним не мог согласиться, но по всему было видно, что это человек с подготовкой высочайшего уровня, широким кругозором и высокими стандартами профессиональной этики. Уверен, что профессионалом такого уровня гордилась бы спецслужба любой страны. Он по всем параметрам разительно отличался от жалкого закомплексованного следователя Шпакова, который вел мое дело, или от туповатых оперативников, по совместительству, любителей «Дома-2» Славика и Степана Драгуна, которые меня разрабатывали во время нахождения в СИЗО КГБ.

Он был тем «гэбэшником», в существование которых мне всегда хотелось верить: белорусский патриот, умный, профессиональный, сознательно, даже нарочито, далекий от политики.

Главное оружие оперативника — умение найти общий язык с людьми, вникнуть в их проблемы, проникнуться их интересами и заботами. Формат статьи не позволит мне на этом остановиться подробнее, да о многом и не стоит рассказывать. Но зона — это среда, где межличностные отношения имеют предельно утрированный характер. И я имел множество возможностей лично наблюдать, как Саша с первого взгляда мог оценить человека и на несколько ходов вперед предсказать его поведение. Эти навыки меня восхищали, но, если честно, я бы многое отдал, чтобы не оказаться в стане его врагов. Думаю и знаю, в определенных ситуациях Саша мог быть резким и безжалостным. Он был христианином, но подставлять вторую щеку было не в его стиле.

Но в целом, он был верующим человеком, и очень часто проступки людей объяснял слабостями, достойными сострадания. Из этого правила было одно исключение. Имя этого исключения —

Светлана Байкова. При упоминании этого имени его буквально начинало трясти.

Дело даже не в том, что она была следователем по его делу. В его «посадке» приняли участие не только следователь, но и много других людей: судья, прокурор, бывшие коллеги… Ни к кому из них он не питал такой ненависти.

Дело было в том, что когда Александр Мартинчик был под следствием, умерла его мать. Адвокат договорился со следователем, что Сашу доставят под конвоем на похороны или хотя бы в морг — попрощаться с самым близким человеком. Стоит отметить, что человек, содержащийся в следственном изоляторе, даже формально не является преступником. Он не осужден. Ему лишь избрана мера пресечения в виде содержания под стражей, пока следствие собирает против него доказательства. Даже включив всю фантазию, мне трудно представить ситуацию, при которой доставка человека в наручниках под конвоем на похороны или в морг может повредить интересам следствия. Видимо, Светлана Байкова была иного мнения. Сказав «да» адвокату, в определенный момент она просто несколько дней не отвечала на телефонные звонки. В итоге, нужное постановление о доставке подследственного Мартинчика на прощание с матерью не было подписано…

Когда была арестована Светлана Байкова, высказывалось много разных точек зрения на эту тему. Писалось о борьбе кланов силовиков…

Кто-то принимал чью-то строну, кто-то говорил о злоупотреблениях, кто-то даже писал, что Байкова поплатилась за свою принципиальность. Я не хотел формировать свою позицию относительно всего этого. Но после этой истории многое для меня прояснилось. Не потому, что я что-то узнал о противоборствующих кланах, а потому что

не пустить сына на похороны матери, в чем бы его не обвиняли, — это не поступок профессионала. Это поступок осатаневшего от вседозволенности быдла.

На момент, когда меня перевели в ИК-3, Саша сидел уже 4 года. Еще через год ему заменили неотбытую часть наказания более мягкой. В итоге,

после шести лет в тюрьмах и зонах он вышел на УДО. Всего ему «вкатили» 8 лет.

Как я уже писал выше, я не особенно вникал в детали его дела. Саша мне рассказывал о нем лишь в общих чертах. Какие-то части приговора он давал мне почитать, но не «грузил» подробностями. Из того, что я видел, у меня сложилось впечатление, что суд вообще слабо себе представлял обстоятельства дела и совершенно не хотел в них разбираться, но выполнял указание свыше. Но это мое субъективное мнение. Я не настаиваю.

Я о другом. Я о фактах. А факты в том, что человек отсидел шесть лет из восьми. Он вышел совсем недавно по УДО. Для него, как и для других зэков, УДО было светом в конце туннеля.

В тюрьме он не сломался, сохранял присутствие духа, поддерживал других и строил планы на новую жизнь после освобождения.

У него было много планов по организации собственного бизнеса, да и вообще человек с его способностями мог найти себя в любой области. Так скажите мне, черт возьми, почему человек, столько пережив и добравшись до свободы, лезет в петлю?!

Что за лицемерная, дьявольская система построена в нашей стране, если человек, который рвался к цели, накладывает на себя руки, достигнув ее?

Это ли не приговор нашей пенитенциарной системе, да и всему нашему обществу?!

Я ничего не знаю об обстоятельствах его смерти, но я не верю в его самоубийство. Если честно, я бы очень злился на него, если бы точно был уверен, что это самоубийство. Слишком многие были ему обязаны. Слишком многие отдали бы ему последнюю рубашку при любых обстоятельствах.

Кто-то скажет, что я идеализирую своего товарища по несчастью, пытаюсь обелить «гэбэшника», что у меня «стокгольмский синдром», общая с ним стратегия выживания и т. д. Пусть так. Не буду с этим спорить. Я действительно любил этого человека, он действительно мне очень помог, я действительно благодарен судьбе, что она меня с ним свела, пусть и при таких обстоятельствах. И я действительно тяжело переживаю известие о его смерти.

Я не смог быть на похоронах своего друга. Я даже какое-то время не знал о его смерти. Поэтому моей надгробной речью будет эта статья. Я не верю — что человек мог повеситься после освобождения, к которому он стремился много лет,

я не верю, что верующий мог повеситься на Троицу.

На зоне он неоднократно говорил мне, что после освобождения сделает все, чтобы восстановить справедливость. Возможно, истинная причина его гибели в том, что он не захотел остановиться. Если честно, я бы хотел в это верить.

Хотя возможно и другое. У Василя Быкова есть рассказ «Стена». Узник, являющийся героем этого рассказа, предпринимает неимоверные усилия, чтобы преодолеть тюремную стену и вырваться на волю. Но когда ему это удается и он заканчивает подкоп, который готовил во имя своей свободы многие годы, все, что он находит — это еще одна стена. Это правда, что

прорвавшись через одну стену, многие уже не находят в себе сил проломить вторую, а, возможно, и третью.

Возможно, так было и в этом случае.

Я допускаю и эту версию, но безумно боюсь её. Потому что в таком случае это приговор всему нашему обществу.

Александр Отрощенков, специально для charter97.org

Хочешь поделиться важной информацией анонимно и конфиденциально? Пиши в наш Телеграм