В начале декабря президент Украины Петр Порошенко своим указом дал украинское гражданство разведчику из батальона «Азов», белорусскому гражданину Сергею Коротких с позывным Боцман. История моментально стала скандальной, потому что у Коротких слишком богатая биография, чтобы не обратить на нее внимание. «Белорусский партизан» разыскал земляка и поговорил с ним о его бурной жизни.
belaruspartisan.org
В Украине Сергей Коротких с позывным Боцман – безусловный герой. С оружием в руках он противостоит российской агрессии, участвовал в тяжелых боях под Иловайском и Мариуполем.
Для белорусов Сергей Коротких по прозвищу Малюта - неонацист, друг главы белорусского отделения РНЕ Глеба Самойлова и друг спецназовца Валерия Игнатовича, осужденного на пожизненный срок за похищение оператора ОРТ Дмитрия Завадского.
Сергея Коротких обвиняют в участии в избиении в далеком 1999 году группы белорусских оппозиционеров, а потом - в 2013 году – кровавом конфликте с белорусскими антифашистами.
К этом следует добавить, что Коротких – друг еще одного русского националиста или неонациста по прозвищу Тесак, который сейчас находится в российской тюрьме.
Само по себе перечисление только этих фактов уже вызывает легкую оторопь. Поэтому встреча белоруса с украинским президентом и вручение ему украинского паспорта не могло не вызвать вопросов и протестов со стороны белорусских журналистов.
president.gov.ua
Никогда белорусские журналисты не общались лично с Сергеем Коротких. «Белорусский партизан» разыскал теперь уже гражданина Украины и подробно расспросил обо всем. Разговор получился очень длинным, вопросов накопилось почти за 20 лет.
Сергей Коротких родился в Тольятти в 1974 году, но потом переехал вместе с родителями в Беларусь. С 1992 по 1994-й отслужил в белорусской армии, получил специальность специалиста технических средств разведки. Служил он в разведывательном батальоне. После службы в армии поступил в школу КГБ. Отучился там 2 года, но вылетел с учебы из-за своих связей с радикальными группировками.
— Я вылетел из школы КГБ за Чернобыльский шлях 1996 года.
— А что произошло с вами на Чернобыльском шляхе?
— Это известная история, когда в Минске был митинг оппозиции, который перерос в столкновения с милицией. Естественно, в силу молодости, желания получить какой-то адреналин я там был.
— А вы там оказались как сотрудник КГБ?
— Нет. У нас была группа людей. Тогда еще футбольных фанатов как таковых не было, они только создавались. Это была около футбольная или фанатская группировка.
— Это тот Чернобыльский шлях, когда приехали боевики украинского УНА-УНСО и переворачивали патрульные машины?
— Да, но помимо УНА-УНСО там же были и граждане Беларуси. Это был, наверное, первый Майдан постсоветского периода, первые столкновения с милицией.
— Но в 1996 году Вы в Чернобыльском шляхе участвовали самостоятельно, а не в составе какой-то организации?
— У нас была группа людей, нам было интересно, что там происходило. Мы не могли пройти мимо. У нас были связи с БНФ, мы с ними дружили, контачили. Собственно, они нас туда и пригласили: «Вот, будет событие, приходите». Даже какие-то деньги нам за это платили.
— То есть, Вы, курсант школы КГБ, дружили с БНФ?
— Да. Почему нет? Нас таких много было.
— И как вам лично удалось избежать наказания? За тот Чернобыльский шлях человек 8 из УНА-УНСО посадили в тюрьму.
— Во-первых, спасли какие-то связи, знакомства, и просто деньги заплатили. Откупились от милиции.
— После 1996 года вы участвовали в каких-то оппозиционных акциях?
— Нет, потому что после этого я понял, что белорусская оппозиция может только подставить, но не будет тебя вытягивать.
— И каким образом вы оказались в РНЕ, организации русских фашистов?
— Членом РНЕ я был с 1999 по 2001 год. Меня туда привел Валера Игнатович. Наши родители родом из одного поселка, маленького городка под Минском – Крупки. И наши бабки – двоюродные сестры. То есть, у нас есть какие-то дальние родственные связи. И, естественно, мы общались. Вместе занимались в секциях спорта: сначала дзюдо, после – карате.
— Вы в РНЕ пришли после того, как вас отчислили из школы КГБ, в 1996 году?
— Нет, в 1996 году Валера был идейным милиционером. Валера – по-своему уникальный человек. Он с отличием окончил академию милиции, и был идейный мент. Притом, который не берет взяток и пошел в милицию, потому что «вор должен сидеть».
— Из-за чего же его отчислили из «Алмаза»?
— Из-за травмы.
— Или из-за каких-то криминальных дел?
— Из-за травмы.
— Но в конце 90-х годов милиция и «Алмаз» участвовали в каких-то сомнительных историях, связанных с контролем над рынками, предпринимателями. Игнатович не мог быть в этом замешан?
— Естественно, не без этого. Те годы – это эпоха молодого государства Лукашенко, которое постепенно трансформировалось в то государство, которое есть у Лукашенко сейчас. И, естественно, на тот момент вся милиция где-то участвовала в криминальных схемах. Сейчас уже, если и участвует, то, во всяком случае, не в такой форме.
— И как Вы жили до 1999 года, до вступления в РНЕ?
— По-разному. Весело.
— Есть в вашей биографии еще один неприятный эпизод — это избиение оппозиционеров в 1999 году, в частности, Андрея Санникова, Дмитрия Бондаренко…
— Это была обыкновенная разборка субкультурщиков. Я был молод и имел отношение к РНЕ. На тот момент это была субкультура, которая пыталась стать организацией.
БНФ тогда уже из организации, имеющей политическое будущее, на мой взгляд, деградировал до субкультуры. И между нами до этого момента, в принципе, не было никаких конфликтов.
Конфликт произошел из-за того, что девочки из РНЕ за неделю до происшествия раздавали литературу недалеко от офиса БНФ. В это день проходило еженедельное собрание БНФовское. Они у этих девчонок отобрали литературу, обещали убить, избить, и чтобы они больше здесь не появлялись. Соответственно, это был вызов для нас, который мы приняли. И на следующее их мероприятие устроили то же самое – отправили тех же самых девочек с той же самой литературой, а сами сели в засаду. И когда они пытались повторить то же самое, была драка и они побежали. Это обыкновенная субкультурная разборка, которая сейчас белорусская оппозиция почему-то выдает за какое-то событие политического масштаба.
— Вы утверждаете, что это не был заказ спецслужб напасть на активистов БНФ?
— Нет, конечно. Если интересно, я могу познакомить с этими девчонками.
— Они до сих пор живут в Минске?
— Да. Я с ними не общаюсь, но я знаю, как их найти. Они расскажут, как их таскали за волосы и отбирали листовки.
— Среди пострадавших были Санников и его товарищи. Вы знали, что нападаете на Санникова?
— Там никто не разбирался, кто это был. Они шли толпой, в этой толпе оказались какие-то люди с именем, которые потом раздули из этого историю, что их обидели. Но это была обыкновенная субкультурная разборка. Если каждый, с кем я дрался, захочет заявить, что я агент спецслужб, которого наняли для того, чтобы…
— А вы со многими дрались?
— Ну, конечно. Молодость была бурная.
— Чем РНЕ занималось в те годы в Беларуси?
— РНЕ пыталось стать организацией. Точно такой же организацией пыталась стать БНФ. Есть военизированное крыло, есть политическое крыло. Естественно, все упиралось в отсутствие денег. Допустим, в БНФ это решалось через гранты, РНЕ пыталось зарабатывать деньги себе само, потому что, что бы ни говорили, спонсирования со стороны Москвы не было никакого.
— Как белорусское РНЕ зарабатывало деньги?
— Крышеванием рынков, оказанием помощи различным околоцерковным структурам в охране всевозможных мероприятий, объектов. Перегоняли машины.
— Обычно такие ультрас-организации, фашистские или неонацистские, они всегда действуют под мощным колпаком спецслужб, а иногда даже в связке со спецслужбами. Какие у РНЕ в тот момент были взаимоотношения с белорусским КГБ?
— Я с белорусским КГБ не общался. С белорусским КГБ я если и общаюсь, то только в качестве свидетеля или обвиняемого.
Мне, во всяком случае, не было известно, чтобы нам что-то заказывали. Я могу на полиграфе это сказать, если нужно. Никаких фактов, что в 1999 году, а это рассвет белорусского РНЕ, до смерти лидера организации Глеба Самойлова, о том, что были контакты со спецслужбами,– не было.
— Какая роль была в РНЕ у Валерия Игнатовича? Как они делили власть с руководителем РНЕ Самойловым?
— У них был конфликт с Глебом. Суть конфликта мне не совсем понятна, я до сих пор так и не разорался. Но конфликт был. Я хорошо относился к Глебу и хорошо относился к Валере, хотя у нас были личные конфликты, но уже по другому поводу, и просто чтобы не попадать между двумя близкими мне людьми, я не лез в это. Я не хотел в этом участвовать. И к концу 1999 года Валера, в принципе, отошел от РНЕ.
1999 год – это когда РНЕ начали прессовать в Москве. Прессовать начали по приказу Лужкова. Валера предложил: «У меня есть группа ребят, мы такие подготовленные спецы (они такими по факту и являлись). Давайте сделаем что-нибудь с Лужковым». Глеб слушать его не стал, и Валера решил, что эту правду он донесет в Москву. Поехал в Москву, где пытался на уровне российского руководства РНЕ продвинуть эту идею. За что чуть ли не официально из Москвы сказали его исключить за все эти разговоры. За то, что он предлагал: «Мы РНЕ, военизированная организация, давайте покажем зубы…»
— Он предлагал грохнуть мэра Москвы?
— Вплоть и до этого. После этого Валеру развернули из организации, он обиделся и ушел воевать на стороне России против Чечни.
— Его идея обсуждалась у вас в организации активно, это ни для кого не было секретом?
— Те, кто был в руководстве – да, они об этом знали.
— Игнатовича обвиняют в том, что он создал банду, которая в Беларуси занималась похищениями людей и убийством коммерсантов. В частности, они вырезали азербайджанскую семью. Что вы знаете про эту банду?
— Это не банда, они были друзьями. Ну, азербайджанскую семью – да, судя по всему, этот факт был. По поводу того, что они занимались убийствами кого-то еще – это слова, никак и никем не подтвержденные. Я этих фактов не знаю. Я слышал это на уровне предположений, но опять же, предположения – это не факты. Во всяком случае, то, что это не были какие-то заказы внутри РНЕ, я могу сказать абсолютно точно. И Глеб Самойлов об этом ничего не знал – это тоже абсолютно точно. Ходили слухи об убийствах. Глеб пытался со мной по душам об этом поговорить. Я говорил: «Глеб, я об этом ничего не знаю».
— А вы были ближе к Самойлову или к Игнатовичу?
— У нас с Валерой сложные отношения. Мы как два медведя – в одной берлоге нам тесно.
— Игнатович не пытался вас втянуть в свои операции?
— Нет. Валера – человек крайне недоверчивый ко всем. И, как правило, все отношения свои выстраивал так, что у каждого был какой-то кредит доверия, которое он ему оказывал, и этот кредит нужно было заслужить.
— У Игнатовича были маниакальные наклонности?
— Он незаурядный человек. Очень сильный человек, и физически, и, прежде всего, морально. Очень верующий. Реально верующий человек.
— А как очень верующий человек и убийство совмещаются?
— А как совмещается русская православная армия и убийства в Донецке? Вера оправдывает любое деяние.
— Игнатовича обвиняют в похищении людей. В частности, оператора ОРТ Дмитрия Завадского. Вас допрашивали по поводу Завадского и других эпизодов?
— Да, неоднократно.
— Как вам удалось доказать свою невиновность?
— В момент убийства Завадского я находился на дне рождения в компании достаточно большого количества людей, включая родственников. У меня было слишком большое количество свидетелей, что я находился далеко от места преступления. И плюс, на тот момент с Валерой до этого я общался за месяц-полтора.
— Как вы относитесь к версии, что Игнатович похитил Завадского?
— Плохо.
— Почему вы не верите в эту версию?
— Потому что, как мне кажется, сделано все, чтобы думали на него. Я не вижу ни одной причины, зачем Валере это было делать.
— Я объясню. Игнатович считал, что это Завадский снял его арест в Чечне и таким образом опозорил его перед спецотрядом «Алмаз». Второй момент – если у них были какие-то тайные операции, и они хотели Завадского похитить и понять, что мы с ним расследовали, а потом уже принимать решение. Пытали, сломали позвоночник и добили его. Вот такая версия и мотивы для похищения. Версия довольно логичная.
— Она логичная, за одним исключением. Все это могло быть интересно только каким-то сотрудникам белорусским спецслужб, а не Валере. Он в тот момент находился плотно в разработке по этой азербайджанской семье, и его тут же взяли, как только он появился в Минске. Зная, как работают спецслужбы, я думаю, что они нашли бы других исполнителей под это.
Во-вторых, если бы все-таки это было так, то Валеру бы просто убили при задержании. Это же легко сделать. И потом бы списали на него все концы. Но здесь эта версия не укладывается только в одно – почему Валера тут же сел в тюрьму и уже не выходит оттуда почти 15 лет?
— Почему он себя так странно ведет, если не виновен? Не дает никаких показаний, все время молчит, лежал на суде, изображая смертельно больного? Это вызывает подозрения.
— Тут вопросы не ко мне. С Валерой я не общался уже 14 лет. Я не общался с ним на суде. Я знаю, что их серьезно прессовали, чтобы они взяли на себя это.
Я знаю это абсолютно точно, что на него это дело (похищение Завадского) пытались повесить именно путем следствия. Где логика? Если это заказ спецслужб, то что Валера должен был сказать? «Да, вы мне заказали», — сказать это на суде? И заставлять это сделать для чего? Я не вижу логики.
Да, он очень удобен как человек, на которого можно это повесить: мотивы тут можно проследить, его сняли в Чечне, обидели и так далее. Валера – человек достаточно принципиальный и никогда не стеснялся ничего рассказать того, что думает. Если бы он его убил, он бы сказал: «Да, я его убил». Мне так кажется, насколько я знаю Игнатовича. По каким-то эпизодам он дает показания, а в этом деле упирается. Для чего?
— Что он делал в Чечне? Воевал на стороне чеченских боевиков?
— Нет, Валера на тот момент пытался получить российское гражданство. Официально он там находиться не мог.
Он находился на стороне Руслана Гантамирова, это чечены, которые воевали на стороне федералов с самого начала чеченского конфликта. Это те чеченцы, которые занимали пророссийскую позицию. У Валеры там были знакомые какие-то, которые помогали ему это сделать, среди военных российской армии.
И так как находиться в Беларуси он уже не мог, его от Беларуси тошнило, плюс у него были определенные проблемы, связанные с азербайджанцами, что опять совершенно не вкладывается в версию, что он – действующий сотрудник спецслужб. Его изначально по этому делу искали полгода. Его искали, он конкретно был подозреваемым. Более того, я знаю, что его обманывали в Беларуси, чтобы заманить в Минск и за это дело хлопнуть.
— Каким образом вам удавалось все время спокойно избегать каких-то проблем с законом в Беларуси при вашей бурной жизни и связям с Игнатовичем и РНЕ?
— Я вовремя уходил, когда нужно, в бега, платил деньги, немалые деньги, чтобы не сесть в тюрьму. «Спокойно» – это не то слово.
— А какое слово правильное?
— Частично – это везение, еще я совершенно не привязываюсь к людям, месту, вещам. Если я понимаю, что это кончится для меня арестом, я всегда могу собраться и уехать. Это особенность психики.
— Но вы совершали какие-то поступки, за которые могли реально сесть в белорусскую тюрьму?
— Да любой поступок можно толковать так, что за него можно сесть в Беларуси. Я всегда находился в какой-то оппозиции к государству, которая всегда трактовалась так, что это является преступлением…
Сесть в Беларуси – дело пяти минут. Всегда я нахожусь в коллективе каких-то людей, вокруг меня какие-то люди, это можно трактовать как действия незарегистрированной организации, за что в Беларуси дают вполне конкретный срок. Прецеденты сидевших и получивших срок в Беларуси по этому есть.
— Через некоторое время после похищения Дмитрия Завадского был убит в подъезде своего дома лидер белорусского РНЕ Глеб Самойлов. В этом убийстве подозревали друзей Игнатовича. Вас допрашивали по этому поводу?
— Тоже меня пытались к этому прикрутить. Но мне тоже повезло, в день убийства я находился в помещении, на выходе из которого была камера, и на камере было видно, что я был в том конкретном доме, а не где-то еще.
Я в тот день находился в компании с девушкой, а девушка жила в доме, одном из немногих в Минске на тот момент, оборудованном видеонаблюдением. На видео было видно, как я входил в подъезд, выходил из подъезда, и выходил из подъезда, когда мне позвонила мама Глеба Самойлова и сообщила о том, что Глеба убили.
— Какова ваша версия убийства Глеба Самойлова?
— Версия очень простая. Во-первых, я хочу, чтобы вы понимали мое отношение к Глебу. У меня второго сына зовут Глеб. Многие считают, что это я Глеба убил. Нет, я Глеба очень уважал, любил, и он для меня до сих пор является примером. Глеб, сколько я его знал, проповедовал определенные ценности и полностью им соответствовал. Он был последний романтик прошлого века. Он верил, и он всю свою жизнь отдавал какой-то идее.
— Романтик-неонацист?
— Ну, опять же, что такое неонацизм? Это тема отдельного разговора. Если об этом говорить, то тогда неонацистами можно назвать очень многих. Всех здравых людей вы назовете неонацистами. Есть вера в национальную справедливость, в то, что государство должно быть национально ориентированно. Есть общность государств, которые одинаковы по менталитету. И есть четкое утверждение, что социальная политика должна у государства быть. Вот когда ты заявляешь о том, что не надо бездумно все грабить, еще надо вспомнить о том, что есть народ, с которым нужно поделиться, то ты — неонацист почему-то.
— Но Глеб Самойлов, живя в Беларуси, был руководителем Русского национального единства. То есть, он белорусов не признавал как народ.
— Нет, вот это совершенно неправда. Это — незнание организации. В программе Русского национального единства той поры (я не знаю, какая сейчас у них программа) четко было написано про триединство славянских народов.
Там не было разделения русских, украинцев и белорусов. И украинцы, и белорусы как отдельные нации упоминались во всяких программных документах. РНЕ выпускало одну-единственную газету – «Русский порядок», где все это было написано, что мы являемся какими-то родственными племенами, родственными общностями, что мы не можем жить, не учитывая интересов друг друга, что мы все равно все переплетены очень тесными связями. И цепляться только за название, что оно русское – тогда да. Но по факту этого не было. Я помню листовки, которые висели по Минску, я сам их вешал, что «русские, белорусы и украинцы, вступайте в РНЕ».
— Связывают убийство Самойлова с Игнатовичем, что люди Игнатовича убили его, чтобы замести следы…
— Я не понимаю, о каких следах может идти речь.
Я утверждаю, что с конца 1999 года отношения Глеба и Валеры были сведены к минимуму. Они разошлись. Валера никак не претендовал на РНЕ и не мог на него претендовать. В свою очередь, Глеб не лез в дела Валеры, ему это было не интересно. Более того, Валера хотел жить в России, хотел быть гражданином России, служить в российской армии. Им уже на тот момент нечего было делить.
Мне гораздо понятнее версия, и я знаю это точно, что Глеба убили накануне развала РНЕ. Я знаю, что Самойлов был одним из кандидатов, притом это был наиболее вероятный кандидат, на место Александра Петровича Баркашова. Все региональные лидеры хотели выбрать его вместо Александра Петровича. И есть версия, что его убили люди от Баркашова. Версия это вполне рабочая, она всерьез рассматривалась в милиции, по ней копали. Опять же, за самостоятельную политику, проводимую Глебом, идущую вразрез с основным РНЕ, сектантским, Баркашова.
— Вообще это был серьезный удар по РНЕ – смерть Самойлова?
— Его смерть фактически и убило белорусское РНЕ. Белорусское РНЕ было другое, чем российское. После смерти Самойлова люди Баркашова пытались финансировать белорусское РНЕ. До этого финансирования не было никакого. Тут появились какие-то деньги. Мы выбрали из своей среды руководителя, он и сейчас им по факту является в РНЕ. Я там два месяца походил, посмотрел и ушел из РНЕ. После смерти Глеба я ушел из РНЕ, притом со всеми своими людьми.
— Кто там стал руководителем?
— Андрей Сакович. Он из Гродно. Как я слышал, сейчас активно пытается собирать людей, чтобы воевать за Донецкую республику. Он метнулся сначала на сторону этой отколовшейся части РНЕ, потом вернулся обратно к Баркашову. И сейчас активно работает на Баркашова, но у них ничего толком не получается. Но опять же, это все слухи.
— Могли Самойлова ликвидировать белорусские спецслужбы, чтобы РНЕ распалось?
— РНЕ распалось не из-за спецслужб. Весь раскол РНЕ был в том, что наиболее жизнеспособное подразделение, которое умело зарабатывать деньги, мое подразделение, просто ушло. У них не стало денег даже снимать офис.
Но мы ушли не потому, что на нас действовали какие-то спецслужбы. Мы ушли по личным причинам. Политика, которую проталкивал Сакович, шла вразрез с моими убеждениями и пониманием, как это должно быть. Допустим, если Глеб для меня был примером и авторитетом, то Сакович показал себя человеком гораздо более мелким, каким-то корыстным, у него были недостатки, он любил молодых девушек, желательно не одну, и постоянно их менял. У Глеба этого всего не было. Глеб был человеком идеи, Андрей ему сильно уступал. Если Глеб тянул в перспективе на лидера, который может быть серьезным политиком, то Сакович до сих пор тянет на лидера какой-то мелкой банды. У него нет политического будущего.
— После того, как арестовали Игнатовича и его банду, в Беларуси прекратились похищения людей, резонансные убийства, нападения. Вам не кажется это совпадение странным?
— Совпадение есть, но я его объясняю совершенно иначе. Получился такой резонанс, началось такое большое эхо, что просто на каком-то уровне было принято решение с этим завязать. Но это не потому, что посадили Валеру, а потому что в принципе было принято решение (прекратить похищения людей). Если Валера был такой группой, то что мешало создать еще одну группу? Ничего не мешало, но эта модель работы была признана неуспешной.
— На вас через год после ареста Игнатовича напали. Что это была за история?
— Да, меня пытались похитить и что-то потом сделать. Как происходило с Глебом? Глеба пытались вывести из подъезда, судя по всему, я видел материалы следствия. Прямо пошагово могу рассказать, как это примерно происходило.
Самойлову позвонили, он вышел. На лестничной площадке его оглушили, начали сводить вниз по технической лестнице, и убили его на том этаже (я не помню уже номер этажа), где было открыто окно, где был свет. То есть, он пришел в себя, начал сопротивляться, вырвался, ломанулся, начал звонить в дверь, и его ударили в сердце ножом несколько раз. По видимому, его сначала пытались свести вниз, чтобы куда-то вывезти…
— То есть, действовала группа?
— Действовала группа, да. А так как группа Валеры на тот момент уже вся была за решеткой, то надо признать, что группа Игнатовича была огромной, а это не так. То есть, это была либо другая группа, либо та версия о том, что это все-таки баркашовцы… Баркашов не хотел отдавать власть.
— И что с вами произошло?
— На меня напали, разбили мне голову, была стрельба. Кого-то я ранил.
— Милиция вела следствие по этому поводу?
— Приезжала опергруппа по поводу того, что была стрельба. Они собирали какие-то гильзы. Но я, естественно, заявлений никаких не писал и оттуда сбежал. Нападавшие на меня тоже, естественно, никаких заявлений не подавали.
Почему я думаю, что это все-таки от Баркашова? Дело в том, что я продолжал поддерживать отношения с той частью РНЕ, которая откололась от Баркашова. И мы пытались делать свои проекты, и это было не в жилу той части Александра Петровича, которая пыталась сохранить контроль в РНЕ. Собственно, это одна из причин, почему я думаю, что все-таки убийство Глеба – это не заказ каких-то белорусских властей, а все-таки заказ из России.
— Вы уехали в Россию. Что вы там делали?
— Много чего…
***
«БП» анонсирует продолжение, вторую часть интервью с Сергеем Коротких. Он рассказывает о том, чем занимался в России, о русских националистах и неонацистах, о дружбе с Тесаком, драке с белорусскими антифашистами и о том, как оказался в Украине, в батальоне «Азов».
