Во время поездки в Европу довелось встречать представителей других наций, бывало, спорил с каталонцами об имперскости, не соглашался с французами насчет немцев и соглашался с немцами насчет французов. Сами по себе выкристаллизовались наблюдения за чертами в национальном характере, которые нас отличают.
— Если возникает малейшая заминка, мы образуем очередь. Если очередь уже есть, мы спокойно становимся в самый ее конец.
Если вы думаете, что этот вид поведения единственно возможный, вы — истинный белорус. Ну, может, немец. Индусы, например, увидев очередь, вежливо протискиваются к началу и образуют другую очередь.
В самом хвосте начинается дискуссия между двумя очередями, переходящая или в боливудский боевик, или в свадьбу из боливудской мелодрамы. Танцы обязательны в обоих случаях.
— Мы стараемся не выпячиваться. Даже если есть деньги.
Это черта характера, воспитанная системой. Нации, которым свойственно showing off (к примеру, итальянцы и люди, находящиеся под культурным влиянием Versace-dressed Италии), нас катастрофически недооценивают.
— Не в нашем характере петь или плясать, если напьешься.
Пропустил пару раз по сто и молча ушел спать под лавку. Почему молча? Чтобы никто не заметил, что язык заплетается. Почему под лавку? Потому что только там бухому и место.
Все наши фестивали, все попытки горисполкомов справлять «народные дожинки» — унылое зрелище с броуновским движением мрачных, погруженных в себя сельских алконавтов (пристойные граждане «пропускают по сто» не выходя из кухни).
Не лучше ли было как в Испании: на коня, и с гитарой, за любимой, под звездами, в пропахшем жасмином и пустыней воздухе… И даже если свернешь себе голову, то сердце при этом будет гореть, а не тонуть в трясине и тяжких думах…
Мой недавний американский знакомый сказал о русских так: это нация, которая сначала дерется, потом решает проблему. В то время как в остальном мире пытаются сначала решить проблему и только потом, если без этого невозможно, начинают драться. Так вот, мы, беларусы, не деремся вовсе. Если на нас наорут, мы сначала растеряемся, а потом пытаемся вежливо разрулить проблему.
— Если в отеле не работает лифт, забыли включить бойлер и нет горячей воды, белорус будет последним, кто позвонит на рецепцию, чтобы сообщить о проблеме. Может, так и надо.
Столкнувшись с неудобной ситуацией, выход из которой может подорвать нашу репутацию, мы руководствуемся принципом «лишь бы чего не вышло» и терпим. И я здесь не о семьях, в которых родители калечат жизни друг другу, несмотря на то, что попугаю понятно, что они не способны жить вместе. Я говорю о ситуации, когда в соседнем номере вечеринка в половине четвертого утра, а ты не идешь с ними файтиться, просто потому чтобы им не показалось, что ты конфликтный.
— Мы соглашаемся: да, мы русские. После двадцатого раза сил на то, чтобы сказать: «мы — белорусы, и мы не русские», обычно не остается.
Даже я так сделал, причем позавчера, когда протопал пешком 18 километров до отеля на побережье в жару +35 с рюкзаком в 8 кг: оказалось, что когда помираешь от желания попить и поспать, то готов быть русским, немцем, голландцем — кем угодно!
— Неспособность принять окончательное решение.
В той или иной степени присуща всем нациям, но в нашем случае у нас другая сторона этой болезни. Русский или американец, заказав отель, идет дальше. Даже если после оформления увидел тот, что лучше, с видом на море и горы, и дешевле на $5. Белорус будет поедом себя есть: почему я такой дурак? Надо было взять с видом на горы! И эта мысль будут грызть до самого Минска. А может, и в самом Минске. Не верите, посмотрите на нашу внешнюю политику, которая то прорусская, то ну совсем уж не русская. Или на то, как сменяются «инвесторы» в застройке Минска. А потому ни одно озвученное нами решение не окончательное. Ни самое плохое. Ни самое хорошее.
— Не то чтобы нам совсем не свойственно было улыбаться, но этой привилегии — увидеть улыбку белоруса — удостаиваются только наши самые близкие друзья.
Мы одариваем человека улыбкой; ее надо заслужить. В то время как обычно это самый простой способ снять напряжение в любой беседе.
— Сделав добро, мы не выносим это на люди.
Ну, сделали и сделали. Но это от ханжества. Просто нам как бы стыдно, оттого что мы кому-то помогли. Мы боимся, что другие люди, окружающие, которые совсем не такие «добренькие», посмеются над нами.
— Иногда нам свойственно совместно объединяться против самых лучших.
Самые лучшие — они всегда и для всех наций имеют хороший связующий потенциал. Обычно люди сплачиваются вокруг самых лучших. Мы же стремимся сплачиваться против них. И чем больше наш человек ощущает свою посредственность в сравнении с кем-то, тем с большим наслаждением присоединятся к травле него. Этим правилом объясняются многие окололитературные события последних недель.
— Мы мало путешествуем, по сравнению с другими нациями региона. Именно поэтому о нас никто нигде в мире не слышал.
Не надо думать, что мы чем-то хуже поляков и украинцев, которых через пень-колоду от русских уже стали отличать. Нас просто нигде нет. Вот вы говорите: «москвичи понаехали», «они всюду», но если бы мы вот так собрались да понаехали к ним — да так, как мы обычно «понаехиваем» в Вильнюс! По всей России пошел бы шорох: белорусы крутые! Они путешествуют!
— Хочешь помочь Родине — езжай подальше, езжай и разговаривай с людьми.
И не соглашайся с тем, что ты «from Russia», не повторяй моих ошибок, каким бы уставшим ни был.
— Заметно отсутствие чувства юмора в целом по стране.
Вот почему, пошутив, мы не спешим смеяться сами, ждем реакции окружающих. Вдруг, опять не поймут? Внутренний голос белоруса — он подобие того гиперсерьезного бубнения, которым озвучены предупреждения в метро. Зачем превращать внутренний мир в мрачную микромодель минской подземки — вопрос еще то.
— Откладывание денег «на черный день». Немногие из нас способны объяснить, что это значит — «черный день».
Концепция настолько же размытая, как и концепция юга, например. Но мы откладываем в ожидании этого ужасного момента. И он обязательно приходит. Латиноамериканцы, испанцы, французы, например, живут так, будто каждый день — последний.
