В очередной передаче Виталия Цыганкова серии «Интервью недели» поэт и политик Владимир Некляев рассуждает о значении Нобеля Светланы Алексиевич для Беларуси, отвечает на вопрос, что такое национальное в культуре, и почему Нобелевскую премию не получил в свое время Василь Быков.
— Что дала Нобелевская премия Алексиевич для страны, для белорусской истории?
— Я учился в Литературном институте в Москве, когда Нобелевскую премию получил Александр Солженицын. Лекцию его тогда, естественно, было не найти, и мне достался, может быть, десятый экземпляр из распечатки. Возможно, поэтому я хорошо все запомнил. «Как тот дикарь, — начинает Солженицын, — который выловил из океана некую вещь, которая удивляет его, впечатляет, назначение которой он не может постигнуть, и сразу пытается приспособить ее к действительности, к насущным потребностям — так и мы стараемся приспособить к нашей повседневности искусство, литературу, в то время как это — чудо».
Этот образ универсальный. И если хотите, частный. В данном случае он касается Алексиевич, ее творчества, премии, реакция на нее, которая очень хорошо определяет время, в котором мы живем. Определением сих пор и занимается Алексиевич. И лучший инструмент для этого как раз литература, которая, как утверждал Бродский, позволяет человеку уточнить время своего существования.
И в это время мне ужасно не хватало одной вещи — лекции по литературе Нобелевского белорусского лауреата. Сейчас эта ниша заполнилась.
— Если гражданская принадлежность Алексиевич Беларуси не вызывает сомнения, то насчет литературной принадлежности идут дискуссии. Принадлежит ли она к белорусской литературе? Сама Алексиевич во время своей лекции на этот счет ничего не говорила. Считаете ли вы это существенным, или ее творчество говорит само за себя?
— Существенный прежде всего сам факт премии. Без этого не было бы дискуссий о литературе, которые идут у нас сейчас, и которых не было уже давно. Претензии к Алексиевич понятны, но, по-моему, не совсем корректны. Те люди, которые претензии предъявляют, просто не услышали то, что хотели бы сами услышать.
Алексиевич говорила о том, что она чувствовала. О созданной ею литературе, рассказала, как она ее создавала, что думала, чувствовала, что происходило в мире и в ней самой. Чаще всего это и есть темой лекций Нобелевского лауреата. Помню лекцию перуанского писателя Марио Льоса. Он говорил также о своих коммунистических убеждениях, вере в социализм, и о том, как изменились со временем его взгляды.
Но встает вопрос национальный. Национальность — это не кровь, это культура в крови. Светлана Алексиевич давно и настойчиво доказывает, что культура в ее крови русская. То же самое она утвердила в своей Нобелевской лекции. А «лаборанты», которые с ней спорят, все пытаются сделать анализы — вдруг это ошибка. Нет, не ошибка.
Один из моих знакомых, известный актер, даже договорился до того, что Алексиевич — чуть ли не «русский мир». Есть разные «русские миры». Это не только «вата» и не только Путин и идеологи. Если допустить, что Светлана Алексиевич — тоже «русский мир», то слава Богу. Пусть такой «мир» будет, нам от него не отгородиться, и пусть он будет таким, какая есть Алексиевич.
— Кто из белорусских авторов — если не за всю историю, то за последние 25 лет, время независимой Беларуси — больше всего заслуживал Нобеля? Почему, по вашему мнению, его не получил Василий Быков?
— Конечно, справедливо было бы — со всех сторон справедливо, с божеской и человеческой — чтобы Нобелевским лауреатом стал Василь Быков. Он ее просто заслужил всей своей жизнью и творчеством. И все к этому шло, я в 2001 году, когда возникал этот вопрос, был в Стокгольме — но в то время ни одной его книги в переводе ни на шведский язык, ни на английский не было. И позже уже, когда вышел перевод на английский язык «Мертвым не больно», переводчик книги Джозеф Мозур выразил убеждение, что если бы эта повесть была издана в 60-е, то имя Василя Быкова было бы таким же известным на Западе, как имя Солженицына.
Или, может, справедливо было бы, чтобы первым лауреатом-белорусом был бы поэт Рыгор Бородулин, ведь все-таки изначально белорусская литература — это поэзия. Арнольд Макмилин, который очень хорошо знает нашу литературу, писал, что у него даже было письмо от Нобелевского комитета с вопросом, как он оценивает творчество Бородулина. «Гений» — ответил Макмилин. Но, — пишет далее Макмилин, — кроме меня о том, что он гений, ни в Нобелевском комитете, ни вообще на Западе никто не знал.
У Алексиевич совсем другая ситуация, обусловленная не только самой литературой, но и стечением обстоятельств, в том числе и политических. Вообще премия — это лотерея. И нам очень поспособствовала ситуация, сложившаяся в мире. И «красный человек» в процессе осмысления западным демократическим миром того, что такое Россия, — очень хорошо лег как пособие. И это поспособствовало Алексиевич. Но содействие выпадает обычно достойным.
— Власти, кажется, оказались в патовой ситуации. И одобрить Алексиевич они не могут, но и критиковать ее не решаются. Поэтому они просто замолчали. Это — лучшее, что они могли придумать?
— Тот же Бродский в своей лекции предлагал заменить государство библиотекой. Он говорил, что мир уже спасти не удастся, но отдельного человека можно. Так вот, если бы наше государство заменить библиотекой — то было то, что нужно.
Они же не ходят в библиотеку. Они ничего не читают, ничего не хотят знать о культуре, о том, что может это мир спасти. Они не хотят понимать, что на самом деле происходит в мире, не пользуются теми откровениями, которые дают искусство и литература.
И если это не понимать, то в этом контексте нельзя оценить ни то, что написала Алексиевич, ни того, что дает Беларуси Нобелевская премия. Только ревность, только злость. «Я мог бы дать, я мог бы эту милость оказать, тогда все было бы нормально», — думает самый главный белорусский литератор, который «стихи пишет под березами, а прозу под дубами» (как он мне когда-то говорил). «А если не я, то никто».
И Алексиевич сама об этом довольно точно где-то заметила. Он считает себя монархом, и в том вся проблема его отношений с его слугами и служками. А Алексиевич, как любой настоящий литератор, не может быть слугой режима.
