Нам хочется — может, не всем, но вот мне лично точно — быть этакими уникальными в историко-идеологическом ракурсе, мол, мы — европейский народ (вот вам свобода прессы и религии, статуты, однодворные хозяйства), который в критический для цивилизации момент (когда после изобретения паровой машины началась индустриализация, а с ней — буржуазные революции и широкое развитие частной инициативы) оказался оккупирован отсталым азиатским обществом с четвертым способом ведения хозяйства (азиатским — Asiatische Produktionsweise — по Марксу).
И белорусы оказались в этаком лимбо (буквально с латинского — на границе), когда мы получаем достижения Запада столь же поздно, как другие страны Третьего мира, при том что видим их каждый день. Как нашы деды таскали контрабанду и перебегали к девкам через межвоенную советскую границу, так и мы ездим в Вильнюс, Варшаву и Берлин на уик-энд.
Наше общество, в итоге, запаздывает со всеми этапами развития в сравнении даже со всеми остальными братьями-славянами (которым посчастливилось быть в других империях и союзах), а у нас от этого когнитивного диссонанса и тяга к эскапизму во всех проявлениях — от виртуальных танчиков до реальной жизни на хуторе. Я вот люблю выйти в море и на рыбок смотреть, особенно акул. Душевно.
И можно сколько угодно спорить о том, что именно у нас в обществе оттуда — из эпохи легенд, а что наоборот — с Востока, но экономически мы выглядим как типичная постколониальная экономика. Экспортом и импортом, всеми торговыми цепями завязанная на бывшую метрополию. И все тирады насчет «особого пути» и антиимпериализма остаются лозунгами на транспарантах и в радиоэфире очередного идеологического жонглера, а жить надо сегодня. Людей кормить надо сегодня.
Оттого, как в той же французской Африке, у нас экономические тренды и события сопоставляются с российскими официальными лицами и бизнесменами. Оттого какой-то там российский спортивный чиновник может внезапно стать акционером крупного здешнего холдинга, а тамошний не очень прозрачный бизнесмен, сделав несколько подарков туземным администраторам, получить активы, чтобы зарабатывать на аборигенах. И если вы думаете, что завтра со сменой портрета в кабинете, это тоже изменится… К сожалению, нет.
В 90-е почему-то вопрос выкрутили так: либо белорусский национализм, либо советская относительная сытость.
Либо мы ради белорусского языка и флага все былое порвем и пойдем по миру с протянутой рукой, либо сначала запустим заводы и заживем. А там, когда нибудь, и проблема самоидентификации решится. Вырастут дети, а совок отомрет. Либо экономика, либо самоопределение. Либо — либо. Enten — eller, как говорится — пусть фанаты Киркегора порадуются.
Детки выросли, совок мутировал, но не умер. Завязка на метрополию осталась, да еще при этом-таки кому-то приходится бегать по миру с протянутой рукой. К сожалению, эта модель «или-или» не работает.
Экономическое развитие и проблема самоидентификации связаны, так же как связаны они с гражданскими свободами и частной инициативой.
Назовем это, чтобы не запутаться в определениях, экономическим, культурным и юридическим измерением одного явления — нации.
Не были исключением из этого правила и Соединенные Штаты Америки. Те самые, который объявили всеобщие гражданские права, декларировали свободу и достоинство граждан естественным правом.
Нам известны по кино- и видео-продукции три легенды по этому поводу. 1) No taxation without representation. 2) Красные мундиры высадились и идут убивать патриотов. Беритесь за оружие! 3) Королевские компании монополизировали внешнюю торговлю и угнетали бедных колонистов.
Это все ярчайший пример национальной мифологии. Потому что… 1) колонист платил 1 шиллинг налогов, тогда как англичанин 26 шиллингов, в колониях были свои парламенты, не хуже национальных собраний в вассальных государствах Европы, 2) это была, преимущественно, гражданская война (все на свете войны за независимость имеют признаки и гражданской, и межгосударственной войны), так как лоялисты были соседями повстанцев. Поддержка была 50 на 50, и только примерно 3—5% жителей во всем этом участвовали. Остальным было пофигу. И большинство историков считает, что без европейской (в основном, французской) интервенции борцы за независимость проиграли бы, к тому же, примерно на 80—90% они снабжались оружием из-за рубежа, так как своего производства даже пороха не было 3) Свободный колонист (напомним, что там было рабство) жил по средним показателям лучше, чем жители английских городов. Американские провинции торговали со странами и колониями на всех континентах. А возглавляли движение за независимость не какие-то там профессиональные революционеры и провокаторы — наоборот, интеллектуальная и экономическая элита колоний, депутаты местных парламентов, с превосходным по мировым стандартам образованием и доходами от торговли хлопком, табаком и другими тогдашними commodities, что обеспечивало свободное время для занятий интеллектуальными штудиями, не худшими, чем у лучших деятелей европейского Просвещения.
Одним словом, национальное сознание и его идеологическое и юридическое подкрепление росли одновременно с экономическим развитием.
И более того, усиливали друг друга.
Ибо, когда видишь, как навигационные акты снижают твои доходы, с какой бы стати тебе любить короля? Когда половину американских кораблей (а это была крупнейшая составляющая промышленности колоний со сложным цепочками доходности, до 20% белых работали в ней) покупали другие государства, то и покупать американец хотел лучшее из представленного на мировом рынке, а не только то, что предлагали из Ливерпуля или Бристоля, без всяких там тендеров и общественных обсуждений. И в этой связи более подкованные товарищи могли бы рассказать о тирании времен коринфского Кипсела. О гражданских свободах, о новых технологиях и перспективах переработки китового жира. Всё увязано. Нет здесь курицы и яйца. Нет здесь «или-или». Иначе бы корона, государственные монополии и колониальные администраторы распиливали бы весь пирог прибыли от колониальных товаров себе, а американцам рассказывали бы о братстве народов в едином государстве, о том, насколько значительные логистические скидки они предоставляют для младшего брата-пуританина по сравнению с Мадагаскаром и Зондскими островами, и вообще, о том, как деды с Филиппом Мудрым воевали в одной дырявой шинели. А те не писали бы Федералистам, а жаловались бы в письмах друг другу на кровавый режим Ганноверов.
Процесс образования нации — процесс сложный. И сказать, что американцы возникли из-за того, что в Лондоне им не нашлось 4-5 мест в парламенте или из-за роста налогов на кофе и чай, это понятно, такое же мифотворчество, как и фильмы с Мэлом Гибсоном.
Чем больше у нас будет людей, независимых от постколониальной экономики, тем больше вокруг них будет тех, кто хочет что-то сказать или написать.
А не по подначальным Москве телеканалам и регнумам.
Хипстеры не сделают революции, но сделают спрос на самоидентификацию и аутентичность.
Историки и социологи, журналисты и литераторы не сделают революции, но могут создавать аутентичный продукт, который утверждает самоидентификацию.
Финансисты и юристы не сделают революции, но могут обеспечить механизмы для тех, кому нужен продукт и кто его создает.
Каждый из нас не сделает революции, даже если сжечь себя перед болванчиком Ильича на площади — остальным 95% будет пофигу. Но 5% в состоянии изменять все общество в ту или иную сторону.
Нельзя выбирать между экономическим развитием и укреплением национального сознания. Эти процессы взаимосвязаны. Так же как и отсутствие экономического развития в нашем постколониальном обществе сопровождается слабостью национальной самоидентификации.
