Феликс Аккерман — исследователь Немецкого исторического института в Варшаве. До этого почти пять лет он преподавал в ЕГУ, а его докторская диссертация посвящена истории этничности Гродно.
— Я уехал из Вильнюса в Варшаву год назад, чтобы здесь спокойно дорабатывать хабилитацию [аналог докторантуры — НН]. Оказалось, что я попал из одного серьезного кризиса в другой. То, что происходит в Польше на уровне государства, очень похоже на то, что уже происходило в ЕГУ на уровне одного учреждения. Позиция Ярослава Качиньского напоминает влияние Анатолия Михайлова: формально ни тот, ни другой ничего не решают, но на самом деле они постоянно проводят весьма агрессивную политику против «мнимых» врагов. В обоих случаях очень похоже на то, что они по своим убеждениям демократы, они хотят улучшать общество, но вера в существование этих врагов не позволяет им выйти за пределы круга собственных мыслей, сформировавшихся еще в начале 1990-х годов. В определенном смысле Михайлов, как и Качиньский, пытается сделать тех, кто формально не является его подчиненными, заложниками своей трусости и культурного пессимизма. В этом печальном наблюдении есть и хорошая новость: кризис ЕГУ — это не некий частный случай одного учреждения, ставшего символической собственностью малой группы людей. Это и есть проявление кризиса самой демократии на конкретном примере. Главная разница между Михайловым и Качиньским в том, что Качиньский с 1970-х годов находился в политической оппозиции, которая положила конец коммунизму, а Михайлов до конца 1980-х был частью коммунистической научной системы. Это объясняет то, что в Польше была установлена демократия в 1990-е, и то, почему ЕГУ остался учреждением, с самого начала придерживавшимся в основном командной логики. Партии нет, но остался дух партии. Лучшее доказательство — это то, на каком языке ЕГУ официально презентует свою деятельность, — это и есть новояз XX века.
— Чем вы занимались в ЕГУ?
— Я четыре с половиной года преподавал по-белорусски, по-русски, по-английски и по-немецки при поддержке Немецкой службы академических обменов. С одной стороны, я занимался городскими исследованиями, а с другой стороны, я предлагал культуроведческие семинары по-немецки. За это время я выпустил две книги и ряд статей на разных языках. В этом году выйдет еще четыре книги: одна о Гродно, одна о Вильнюсе, одна о Висагинасе и еще одна — о семейных отношениях в ХХ веке. Уже это стало возможно, потому что ЕГУ — настоящий университет с настоящими антропологами, социологами, философами, историками и филологами. Сотрудничество с ними очень важно для меня, и я буду его продолжать.
— А чем вы занимаетесь сейчас?
— С февраля я работаю в Немецком историческом институте в Варшаве, где занимаюсь историей тюрем на бывших территориях Речи Посполитой во время ее разделов. Это включает и историю Лукишской тюрьме в Вильне, где было заключено немало белорусских деятелей. Я также изучаю процесс перестройки бывших монастырей под тюрьмы на белорусских землях, например, в Гродно, Вильне и других городах Речи Посполитой. Благодаря тому что я занимался в ЕГУ немецкими исследованиями, я стал писать еще и о последствиях миграционного кризиса в Центральной Европе в таких немецкоязычных газетах, как «Frankfurter Allgemeine Zeitung» i «Neue Züricher Zeitung».
— У вас трое детей. Отправили бы вы их сегодня в ЕГУ?
— Дома в моей семье говорят по-немецки, но к нам часто приезжают гости, которые разговаривают по-белорусски, по-русски и по-польски. Моим детям 3, 6 и 9 лет, они свободно владеют литовским и английским, а в Варшаве быстро осваивают и польский язык. После окончания школы, дети будут сами решать, куда пойти. Но если бы мы жили в Гродно или в Минске и мои дети закончили бы белорусскую школу в этом году, я с удовольствием отдал бы их осенью в ЕГУ. Этот университет не перестал работать как научная или образовательная структура. В моей области культурных исследований это лучший университет на пространстве от Санкт-Петербурга до Варшавы. Нет лучшего места, чтобы из детей получились люди, которые будут в своей жизни самостоятельными во всем: и в мыслях, и в действиях, и в организации. Я это говорю после почти пяти лет работы со студентами, которую я очень любил. У меня всегда была одна идея: учеба в Вильнюсе — это школа жизни, того, как стать зрелым после образовательной системы в Беларуси, которая готовит работников на фабриках, которых уже нет.
— В чем, на ваш взгляд, научная ценность ЕГУ?
— ЕГУ — это фантастическая машина для перевода научных дискурсов и практик в обоих направлениях: с западных, англосаксонских, французских и немецких — на русские и белорусские, и наоборот, с местных — на западные. Я сам многому научился у своих коллег и нашел фантастическую новую работу после пяти лет в ЕГУ, поскольку Вильнюс и ЕГУ — это удачное пространство для науки и для образования.
— А не рискованно все же отдавать детей в Вильнюс в такой кризисный момент?
— Кризис — это нормальная часть жизни. В настоящее время в Беларуси глубочайший системный кризис, потому что государство не в состоянии далее финансировать предприятия так же, как раньше. Администрации президента это уже ясно, и она начинает понемногу готовить общество к постиндустриальным переменам. Очень немногие минские вузы могут предложить способ понять и осуществить этот процесс. В ЕГУ существуют формы образования и научные проекты, которые как раз посвящены этим вопросам. ЕГУ делает много для подготовки поколения, которое будет создавать новую, постиндустриальную Беларусь.
— А в чем тогда причина кризиса ЕГУ?
— В Беларуси нет культуры решения конфликтов через компромисс. А это необходимо, чтобы самоорганизоваться в постиндустриальном обществе и чтобы участвовать в глобальной или хотя бы региональной конкуренции. То, что мы наблюдали в последние годы в Беларуси и в ЕГУ, это была свобода вытеснять людей иных взглядов, открыто не принимавших власть президента. В этом смысле ЕГУ остался белорусским вузом даже под руководством американского ректора. Как вы знаете, Анатолий Михайлов и дальше активно участвует в принятии решений в качестве президента.
— Как выйти из этого кризиса?
— Европейская институция, ответственная за финансирование ЕГУ, должна установить новый режим коммуникации и принятия решений. Это возможно лишь когда Анатолий Михайлов будет формально переведен в статус профессора-эмерита и больше не будет активно участвовать в деятельности ЕГУ. Не нужно его выгонять из вуза, как раньше он выгнал тех, кто с ним не соглашался. Но он должен дать шанс собственному детищу встать на ноги и стать самостоятельным. И в этом смысле проблемы ЕГУ и проблемы белорусского общества во многом схожи — и не надо показывать пальцем на других. Я знаю много семей, в которых процесс перехода детей в самостоятельную жизнь происходит очень сложно.
— Как решить финансовые проблемы ЕГУ?
— Можно сэкономить астрономически в таких условиях за счет зарплаты ректора, а функция президента должна быть символической. Университет должен переходить в режим самоуправления. Это значит, что не нужны менеджеры, которые будут решать за ученых, без их участия. ЕГУ должен быть университетом, который создается учеными для студентов, а немногочисленная администрация станет им поддержкой, а не правительством.
— Чему именно вы научились в ЕГУ, что впоследствии помогло вам на работе в Варшаве?
— Я только здесь, благодаря своим коллегам, понял, что уважение и автономия — это не теоретические понятия, а основа научной работы и демократического общества. Без автономии нет демократии. А без уважения не может быть автономии. Как в демократических странах, так и в случае ЕГУ правительство должно определяться суверенитетом, а не наоборот. ЕГУ на данный момент организован таким образом, что вся легитимность исходит от президента-основателя, а она должна идти от коллектива ученых и студентов. Я очень рад видеть, что мои коллеги никогда не отходили от этих ценностей и что множество студентов именно здесь, в Вильнюсе, осознали их практическое значение.
В марте вышла книга Феликса Аккермана о работе в ЕГУ.
