Так выглядел католический сегмент кладбища с брусчаткой и вековыми деревьями
Кладбище — это своеобразный портрет цивилизации. Это не только объект, где мы хороним умерших, но и место, важное для живых. Беларусь кладбищами переполнена: военными, татарскими, еврейскими, деревенскими, городскими… Все они о чем-то свидетельствуют. Еврейские или татарские заброшенные, так как этих народов больше нет в былом количестве. Курганы разграблены. Деревенские кладбища умирают, как умирает деревня. Городские кладбища областных центров напоминают мегаполисы с безликими панельными домами.
«Некрополь» в переводе с греческого — «город мертвых». Через такую призму интересно взглянуть на старые некрополи, которые расположены в исторических центрах Беларуси и очень их напоминают. Могилы — это дома, причем очень разные: от бетонных столбиков до богатых комплексов со скульптурными композициями. Тропы между могилами — улицы, главная аллея — проспект, часовня — собор.
Если так смотреть на кладбище, можно понять, что некрополи — это зеркальные отпечатки нашей жизни в разные времена. Какое кладбище — такая и жизнь. В этом смысле интересны старейшие белорусские городские некрополи, хотя город для белорусов, вчерашней деревенской нации, понятие условное: мы только начинаем его осваивать. Гродненский некрополь — не самый показательный.
Более 200 лет истории
Гродненский некрополь, который также известен как Фарное либо Старое кладбище, объединяет большой комплекс православных и католических кладбищ. Сегодня это старейшее сохранившиеся в Беларуси коммунальное кладбище. Почему коммунальное? Ранее кладбища основывались при церквях или костелах. Но в конце XVIII века Сейм Речи Посполитой создал институции, которые занимались организацией общегородских — коммунальных — захоронений.
Именно тогда, в 1780-90-х годах возникли все самые знаменитые кладбища на территории государства: Повонзковское в Варшаве, Раковицкое в Кракове, а также три важнейших некрополя в восточной части: Росса в Вильне, Лычаковское во Львове и Фарное в Гродно. Интересно, что формально гродненское кладбище хоть и называлось Фарным, т.е. парафиальным, но фактически всех христиан из города независимо от парафии (прихода) хоронили здесь. Раньше же кладбище окружали каждый гродненский костел или церковь: Фару Витовта, Коложу, Бернардинов и др.
Так в Гродно появился старейший и наиболее интересный в художественном плане некрополь в Беларуси, возраст которого сегодня насчитывает 215 лет. Православное кладбище рядом возникло позже, в начале XIX века. Возможно, началом им послужили похороны генерала Ланского, участника войны 1812 года, который умер от ран в 1814-м. Теперь и католическое, и православное кладбища в Гродно на улице Антонова образуют единый массив.
Обилие стилей и форм
Кладбище примечательное, если посмотреть хотя бы на персон, здесь похороненных. Взять, например, могилу генерала Ланского, писательницы Элизы Ожешко, поэта Михася Василька, матери Богдановича Марии Мякоты… Интересно, что Гродно никогда не был богатым городом, поэтому мы и не можем увидеть на улицах старых зданий с маскаронами или поддерживающими балконы атлантами, как в Вильнюсе или Львове. Такой богатой архитектуры в Гродно не было. Однако все это можно увидеть… на кладбище!
На Фарном кладбище немыслимое богатство стилей и техник исполнения. Это надгробия, сделанные из песчаника, мрамора, известняка, гранита, отлитые из чугуна, выполненные в технике литья, ковки, резьбы. Это памятники, изготовленные очень разными мастерами в разнообразных местах, например, в Киеве, Калуге, Вильнюсе, Белостоке.
Есть несколько гродненских мастеров, работы которых составили бы честь любому некрополю Европы. Например, Болеслав Шишкевич, который гениально обрабатывал песчаник, создавая фантастические формы и скульптуры. В 1860-70-х по граниту работал Юзеф Заборовский. С этой точки зрения можно говорить, что гродненское кладбище уступает Лычаковскому во Львове, но не уступает (а в художественном плане, возможно, и превосходит) Россу в Вильнюсе.
Должны были исчезнуть, но…
Безусловно, судьба этого кладбища — отражение ситуации с историко-культурным наследием в Гродно в целом. В принципе, кладбища начали разворовывать давно: есть свидетельства межвоенного времени, что оттуда выносили фрагменты на металл.
В советское время появился свой колорит: пока живые чиновники и партаппаратчики заселяли пустующие каменные города, мертвые — перебирались в православный сегмент кладбища на Антонова, создавая свой «элитный район». Это были уже не скромные столбики со звездочками, а масштабные надгробия с символами профессий: самолетом для летчика, кадуцеем для медика.
Однако в 1973 году вышло решение о закрытии некрополя. Это значило, что хоронить там было уже запрещено, а спустя 25 лет, в соответствии с советской практикой, кладбище автоматически попадало под снос. К счастью, 25-летний срок приходился на 1998 год, когда законы СССР уже не работали.
На рубеже 1980-90-х кладбищем стали интересоваться историки. Юрий Гордеев, Валерий Черепица и другие написали книги на эту тему. Любовь Зорина еще с конца 1980-х исследовала ковку и литье надгробий. О кладбище начали писать в прессе уже не как о «серой зоне» в центре города, но как об объекте культурного наследия.
Кресты сдают на металлолом
Еще в конце 1980-х кладбище включили в список наследия местного значения, но в общенациональный список историко-культурных ценностей, который формировался в 2000-х годах, включить… забыли. То есть на бумаге некрополь оставался всего лишь нефункционирующим кладбищем, на котором можно только подхоранивать к старым могилам.
Последняя инициатива по включению кладбища в вышеназванный список завершилась фиаско в 2015-16 годах. При этом, в Беларуси некоторые «молодые» кладбища в список все-таки попали, например, Кальварийское в Минске или Тришинское в Бресте. Неформальная мотивация тогда звучала примерно так: кладбище в слишком плохом состоянии, чтобы добавлять его в список вообще, поэтому можно включать лишь отдельные захоронения.
При этом, в последние годы кладбище стало разрушаться все стремительнее. Даже если сравнить состояние середины 2000-х и нынешнее, видны разительные негативные изменения. Особенно это касается металлических надгробий из чугуна и стали. Их элементарно разворовывают на металлолом, никаких камер наблюдения на кладбище нет, никто не мониторит в этом отношении пункты приема металла, ни одно уголовное дело по этому поводу не было возбуждено.
А за что возбуждать? Чье это имущество?.. Родственники скончавшихся 150 лет назад гродненцев вряд ли куда-нибудь обратятся, а к государству нечего апеллировать — это же не объект историко-культурного наследия, причинение вреда которому подлежит наказанию. Так и получается: шедевры столетней давности, по закону — всего лишь закрытые кладбища, на которых больше не хоронят…
Туристический клондайк
Кладбище — это место, наполненное смыслами: историческими, христианскими, человеческими. Одновременно, это место, где можно проводить лекции по истории мирового искусства, объясняя, что лавровый венок символизирует славу, мирт — траур, а бабочка — загробный мир. Здесь же можно рассказывать о существовавшей столетия назад технологии строительства или исследовать историю фотографии: старейшая гродненская фотография на кладбище датируется 1870-и годами — он прямо скрытый в памятнике под стеклом.
Кладбище — один из самых ценных объектов историко-культурного наследия Гродно. Ни одна польская экскурсия мимо него не проходит, многие литовцы и россияне — наведываются сюда тоже. Каждый месяц здесь бывают сотни людей. Так почему бы не аккумулировать некрополь не только как часть национальной памяти, но и как туристический капитал?
Каждый год мы что-то теряем…
Что можно сделать? Во-первых, каталогизировать, досконально исследовать. Можно даже провести параллель: сегодня есть книжки, которые описывают исторический Гродно, город живых, буквально дом за домом, с указанием года постройки, архитектора, жильцов, архитектурного стиля и пр. То же можно сделать и с городом мертвых. Ведь каждый год на Фарном некрополе мы что-то теряем, даже не зная что, и это навсегда уходит в песок.
Во-вторых, начать постепенный процесс восстановления кладбища. Это можно было бы сделать и через Трансграничное сотрудничество (что сейчас делают львовяне совместно с поляками), и через областной бюджет, и через пожертвования. Следует отметить, что коммунальные службы хоть что-то, но делают: там сегодня нет гор из бутылок, шприцев и прочего мусора. При этом, в бытность«губернаторства» Владимира Савченко была уничтожена старинная брусчатка, спилены 100-летние деревья…
Да, сухие ветви теперь не падают и ничего не ломают, но от корней идет поросль, которая выворачивает памятники, уничтожает их полностью. На той же виленской Россе поныне растут громадные деревья, они создают полог, в тени которой никакой поросли не растет. У нас же за год от старых корней вырос целый лесок из молодых кленов. Если кленовое семя попадает в отверстие песчаникового памятника — оно его разрывает. Но даже это уже не так существенно.
Единственный путь — создание заповедника
Единственный позитивный путь для кладбища — создание заповедника и отдельной административной единицы, которая бы отвечала за его состояние. Так сделано во Львове, где работает мемориальный заповедник «Личаківський цвинтар». Таким образом, нужен директор, два научных сотрудника, два реставратора, два охранника — всего 6—7 человек, не больше.
Первое, что должны бы сделать научные сотрудники, — это каталогизация в течение двух лет. Все осколки могил и крестов следует пронумеровать и вывезти, чтобы позже составить, зная, что к какому захоронения относится. Иначе фрагменты 120-летних крестов, разбросанные тут и там, и дальше будут выносить бомжи да сдавать на металлолом…
Затем — юридическое определение статуса. Следует утвердить правила: костел и церковь имеют полномочия только на территории своих часовен, любые подхоронения происходят только с разрешения директора заповедника, с ним же согласуется внешний вид. Следующий этап — привлечение средств на реставрацию: восстановить 4—5 могил за год вполне реально.
Все это дало бы шанс через 20—25 лет иметь вполне в пристойном состоянии старейший в Беларуси некрополь национального значения, который бы не уступал ни Вильнюсу, ни Львову.
