Максим Жбанков не прав. Проблема Гедройца не в падении медийного интереса. Несколько сюжетов о премии в этом году промелькнуло на независимых сайтах. О результатах даже скупо сообщил ТУТ.бай.
Причина, по которой в культурных кулуарах событие стали называть исключительно «межгедройчиком», — в катастрофической потере общественного интереса к премии.
Как сформулировал безжалостный Сергей Чалый, почему, когда жюри начхать на то, что читают белорусы, белорусам не должно быть все равно, что там решает жюри?
Создалась глупая ситуация, когда те книжки, которые еще могут найти своего немногочисленного читателя (тираж в 3…4 тыс. для 9-миллионной страны — мизерный) игнорируются премией как «массовая литература». И тут самое время пояснить, что никакой массовой литературы у нас нет. Что любой бедолага, который решил писать в Беларуси по-белорусски, — уже декадент. А если бы искал успеха у миллионов — начинал бы с выбора правильного языка.
Обозначившись в самом начале (конечно, для награждения Костюкевича следовало бы дождаться, пока он напишет основательную «Бабарозу», поскольку победа брошюрки «Зборная па негалоўных відах спорту» вызывала вопросы), тенденция расширялась из года в год, принимая кардинальные формы.
После того как мы распродали второй тысячный тираж «Мовы» за месяц, а дизайнер Вадим Прокопчик выпустил майки с иероглифами «Мо» и «Ва» в исполнении мастера каллиграфии Ли Цзо, близкие мне люди разделились на два круга. Круг оптимистов уверял меня, что «Мова» точно войдет в тройку победителей Гедройца, поскольку она про Дубовку, про белорусскую литературу, неважно что с автором почему-то решили враждовать пеновские критики. Пессимисты же уверяли, что Гедройц «Мову» проигнорирует. И что с толпой на автограф-сессиях, с переводами и рецензиями за рубежом, про Гедройца мне вообще следует забыть навсегда.
«Понимаешь, — пояснили тогда мне, — премии в Беларуси дают тем, кого не боятся. Или тем, кого хочется чуточку пожалеть. Ты с ними не пьешь. А когда ты состаришься или потеряешь всех своих читателей — тогда, может, и доживешь до какой-нибудь награды. Любая премия здесь — повод для печали, а не для гордости. Если ты получил ее — значит, тебе не завидуют».
Правы были пессимисты. «Мова» не вошла не только в тройку, но даже и в короткий список. Мой следующий роман, «Озеро радости», неожиданно обнаруженный мною в длинном списке московских «Русской премии» и «Ясной поляны» (насчет последнего я выразил свою позицию), в Беларуси аккуратно пролетел сквозь все независимые награды. «Книга года» его просто не заметила. Русское звучание белорусского романа оказалась более заметным. Я к этой ситуации привык и научился не переживать — такие вещи, как экранизация, над которой работает Алексей Полуян, этому помогают.
Но я вспомнил слова пессимистов две недели назад. Когда ровно те же люди, которые сначала нахваливали Андрея Горват, начали в социальных сетях его третировать и обличать. Удивление здесь вызывал не тон, так как всегда для тех, кого сильно хвалят, находятся те, кто сильно ругает. Удивление вызвала именно резкая смена полярности. «Если хочешь узнать, что коллеги на самом деле думают о твоих произведениях, дойди до короткого списка Гедройца», — понял тогда я.
Все просто. Пока ты какой-то там чел с козой, который дауншифтит в деревне, — тебя можно поддерживать. А вот когда ты стал «самым популярным писателем в Беларуси» и решился — хам такой! — отправиться слоняться по Европам, здесь включаются уже совсем другие механизмы конкуренции. Из разряда достойных жалости, забавного фрика ты переходишь, сука, в категорию соперников, претендующих на клевер настоящих творцов. Спускаем собак.
Вы говорите, что не понимаете логики предыдущих побед на Гедройце? Я тоже ее не понимаю.
Но все просто. На протяжении многих лет (исключениями для меня являются великолепный «Автомат с газировкой» Некляева и совершенная «Хвілінка» Бобкова) — так вот, на протяжении многих лет победитель премии избирался по логике не «кому следует вручать», а «кому нельзя вручать ни при каких обстоятельствах».
Это как с Владимиром Сорокиным, который после своего международного триумфа вызвал такую адскую зависть коллег, что первую большую премию на родине получил только в 2010-м.
И говорить здесь надо не о механике избрания жюри (хотя слова отсюда о «еще одном литераторе, который пользуется доверием» меня очень повеселили: люди, которые готовили это обоснование, просто не поняли, как диковато оно выглядит за пределами дружеского кружка), а о том, почему жюри ведет себя именно так. Почему, например, вместо Бахаревича выбирает Казько.
И дело тут в общей роли, которую играет писатель в белорусском обществе. Прозаиков, поэтов — не наблюдается. Книги почти не читаются, на литературные мероприятия почти никто не ходит. Это вырабатывает комплекс дефицита внимания со всеми последствиями. Такими, как очень легко заметные чувства, которые переживает человек с дефицитом внимания при виде избыточного внимания к другим коллегам. Жюри пытается выбрать победителя, а выбирает кого угодно, но не победителя. Того, к кому нет зависти.
Я не хотел подключаться к критике этих уютных гешефтов, поскольку не имею привычки критиковать чужие ошибки без шанса их исправить. Но если наблюдать за этим молча, ситуация не исправится никогда.
Как возродить репутацию премии Гедройца?
Во-первых, не изобретать велосипед. Посмотреть, как формируется жюри премий в других странах. Поинтересоваться тем, что такое Booker Prize Foundation и в каких отношениях он с Booker's Advisory Committee. Сделать так, чтобы состав жюри не определяли три человека (включая «еще одного литератора, который пользуется доверием»).
А иначе Гедройц на деньги доверчивых доноров будет рупором интересов не просто тусовки, но одного очень ограниченного круга в тусовке. Который по описанным выше причинам просто не способен сделать лауреатами победителей.
