В оформлении обложки использованы шаржи белорусского художника Константина Куксо.
Исторический анекдот — жанр «воздушный», который часто так и остается в устной истории. Байки, курьезные и просто интересные моменты, связанные с известными личностями, часто исчезают вместе с ними, оставляя только сухие биографии в «Википедии». Тем временем, именно такие истории лучше характеризуют личность, показывают ее человеческие качества и черты.
Исторические анекдоты — это, по сути, своеобразные бытовые хроники, иногда точные, иногда мифологизированные (точность здесь, по законам жанра, совсем не обязательна), но всегда без официального глянца. Откуда еще мы узнаем, как Брыль подшучивал над Адамовичем? Или за что Бородулину дважды было стыдно перед Василем Быковым? Или как Короткевич похлопал в поезде Машерова ниже спины. А поверите ли, что Купала однажды Коласа высадил из машины далеко за городом в чистом поле?
Без исторических анекдотов бытописание нации неполное не только потому, что персонажи здесь — преимущественно лица, которые не нуждаются в представлении. Исторические анекдоты — это запах и цвет времени, это в чем-то альтернативная неканоническая история, которой нет места в учебниках, но отрицать ее существование не только бессмысленно — не простительно.
Это первая книга в жанре исторического анекдота, где собраны иногда точные, иногда мифологизированные комические и драматические истории из жизни, прежде всего, известных литераторов, а также деятелей культуры и политиков, среди которых Светлана Алексиевич, Рыгор Бородулин, Геннадий Буравкин, Василь Быков, Дмитрий Войтюшкевич, Евгений Глебов, Владимир Короткевич, Якуб Колас, Янка Купала, Владимир Мулявин, Владимир Некляев, Владимир Орлов, Михась Стрельцов, Михась Чернявский, Станислав Шушкевич и многие другие.
Ниже — некоторые исторические анекдоты из книги, которые опубликовал сайт курсов белорусского языка «Мова нанова».
Пастернак и «водопроводчик»
1946 год. 24-летний витебский поэт Вениамин Айзенштадт (который потом возьмет творческий псевдоним Блаженный) приезжает в Москву, чтобы поступить в Литинститут, и наведывается в гости к Борису Пастернаку.
— Вы — водопроводчик? — был первый вопрос Пастернака, который как раз ждал мастера.
— Нет, я лью словесную воду, — ответил начинающий поэт.
— С какой целью вы приехали?
— Увидеть вас.
— Это не цель, а фантазия, — сухо сказал Пастернак и заметил относительно Литинститута: — Здесь я вам не могу помочь. Меня самого туда не возьмут.
К Пастернаку Айзенштадт пришел со стихами и все допытывался, поэт ли он? Борис Леонидович отвечал уклончиво, пока гость не напомнил высказывание Гейне о том, что если у человека из десяти стихотворений два настоящие, значит, это поэт.
— У меня есть два настоящих стихотворения? — спросил Айзенштат.
— Может, даже четыре, — проворчал Пастернак.
Сталинский молох
В двенадцать лет Вениамин Айзенштадт едва не попал в сталинский ГУЛАГ. Находясь в пионерском лагере, он однажды рассказал соседу по койке политический анекдот. Это услышал пионервожатый Абраша Гуревич, который тут же заявил:
— Ах, ты контрреволюционер! Да тебя любой чекист у стенки расстрелял бы!
А потом доказывал начальнику пионерлагеря, что бедолаг следует сдать чекистам.
Прошло совсем немного времени, и Айзенштадт прочитал в газете о процессе над «врагами народа» Шаранговичем, Червяковым, Гикало, Голодедом. В этом списке значилось и имя секретаря ЦК комсомола Абрама Гуревича.
Палач
Лукаш Бендэ — одна из самых мрачных фигур белорусской литературы. Его имя давно стало именем нарицательным. Литературный критик-вульгаризатор, которого современники за глаза называли «оглобельщиком». Его газетные разносы тянули за собой тюремное заключение, лагеря или ссылку, расстрел или самоубийство. Как вспоминали писатели, Бендэ, выходя на трибуну Союза писателей, говорил: «А теперь поговорим о птицах. О чем поет эта «птица»? — о буржуазном образе жизни…» Недаром Кондрат Крапива признавался, что когда садился за письменный стол, перед его глазами возникал Бендэ. Бородулин упоминал о мимолетном знакомстве с Бендэ: «И случилось так, что в издательство где-то в шестидесятых годах зашел невысокий, невыразительный, до глянца лысый некто. Падает мертвую и липкую руку:
— Бендэ.
И мне стало зябко. Было еще пасмурное осеннее утро. В комнате я был один. Лампочки горели более чем экономно. Ожили воспоминания и уцелевших, и реабилитированных писателей наших.
Этот некто по имени Бендэ что-то говорил, что-то предлагал издательству выпустить. Я не слышал. Переадресовал его к начальству. И с молодой безжалостностью написал:
— Die stunde ist zuende,
Не ўсё зрабіў, што мог, —
Сказаў са злосцю Бэндэ
І ў дамавіну лёг».
Максим Танк записал в 1962-м: «Кажется, наконец умер Л. Бендэ. Пишу «кажется», ибо дух его еще живет в произведениях некоторых наших историков литературы и критиков. По-разному люди зарабатывают на вечную память. Заработал на нее и Бендэ, но заработал, как иуда. Самое невероятное, что он до конца своей жизни был убежден в своей правоте».
Но Бог, как говорят, шельму метит. Рыгор Бородулин, переводя пьесу классика латышской литературы Яна Райниса «Вей, ветерок!», был поражен, встретив в словаре перевод слова «бендэ»: в латышском языке оно имеет только одно значение — палач.
Злейший враг КГБ
Диалог Бородулина с коллегой-литератором:
— Ты самый злейший враг КГБ!
— Почему?
— Я что думаю, то и говорю, и таким образом даю им материал, представляю им возможность заработать, а ты молчишь — значит, что-то замышляешь против Советского Союза!
— Я ничего против не замышляю!
— Во-первых, ты не пьешь, а во-вторых, молчишь. Ты же враг! Со мной же им просто — они только факты подновляют.
Дело Янки Брыля
Как-то спросил у Янки Брыля: может ли быть в КГБ дело на него?
— Конечно же, должно быть, — ответил Иван Антонович, — ведь я и в плену был, и в газете «Раздавим фашистскую гадину» работал, а решение об этом принималось в ЦК…
И добавил, что в советское время шутил, мол, если бы предложили на выбор — орден Ленина или на один вечер дело, заведенное на него в КГБ, то выбрал бы второе. И рассказал такую историю: когда в начале 1990-х председателем союзного КГБ являлся Вадим Бакатин, Ион Друцэ обратился с просьбой посмотреть свое дело. И Бакатин, пригласив Друцэ к себе и указав на папку с делом, предупредил:
— Вы, конечно, можете посмотреть, но я очень не советую, так как разочаруетесь во многих своих друзьях.
Друцэ думал всю ночь, а утром отказался смотреть свое дело.
— Иван Антонович, а вы как бы поступили? — спросил я.
— Я бы прочитал.
Любимое изречение
Петрусь Бровка, возглавляя редакцию «Белорусской Советской Энциклопедии», любил повторять:
— Хлопцы, пишите честно. Если кому-то что-то не понравится, во-первых, начальство книг не читает — оно вечно занято; во-вторых, если и прочитает, то не скоро. А когда прочитает, тогда мы уже будем на пенсии.
