Продолжение. Начало здесь: Арсений Лис, мемуары: Под негласным надзором спецслужб. ЧАСТЬ 1.
Слева направо (нижний ряд): Михась Шушкевич, Борис Саченко, Алесь Ясквич, Иван Чигрин, Алексей Гордицкий, Михась Чернявский. Стоят слева направо: Арсений Лис и Николай Прашкович. 1960-е годы. Фото из семейного архива Арсения Лиса.
…На сей раз приговор Георгия Юрченко моей книге отменил председатель Комитета по печати Г.В. Коновалов. Его восхищение вызвали репродукции картин и портретов Пётры Сергиевича. «Как бы все наши люди», — сказал. Много не дам, пять листов. А заявка у вас есть?» — только и сказал этот, на первый взгляд, не очень-то доступный чиновник.
Работая над диссертационной темой, посвященной культурно-общественному движению Западной Беларуси 1920—1930-х годов, я имел счастье ознакомиться с чрезвычайно богатой, многоголосой, нациосозидательной по природе своей виленской белорусской периодической печатью.
Несмотря на преследование со стороны польской администрации, цензуры, печать проявляла прочную жизнестойкость, стремительно развивалась. Была живым органическим голосом эпохи знаковых в жизни Беларуси 1920-х годов. Особый, художественно-изобразительный, так сказать, облик западнобелорусской периодики до сих пор остается ярким в идейно-изобразительном плане благодаря графике художника Иосифа Горида (1896—1939).
Обличительная в отношении так называемого санационного режима Пилсудского сатирическая графика Иосифа Горида утверждала идеалы и правду белорусского освободительного движения.
Написав историко-искусствоведческий очерк о жизни и творчестве Иосифа Горида, я направился в издательство «Мастацкая літаратура» с заявкой на издание этой книги. С изданием последней там сложилась ситуация аналогичная той, которая была с выходом моих предыдущих книг о деятелях науки и искусства. Три года подряд из издательского плана ее аккуратно вычеркивал главный редактор Аркадий Мартинович.
К счастью, в конце 1970-х на должность директора «Мастацкай літаратуры» был назначен М.Ф. Дубенецкий, ранее работавший инструктором ЦК КПБ. К нему я и направился с вопросом о судьбе книги про Иосифа Горида. Выслушав мою жалобу-просьбу, уважаемый Михаил Федорович как-то задумчиво отметил:
— Что-то давно ко мне приходил куратор из КГБ?..
А я ему, как говорится, в тему:
— Наверное, он ходит к вашему главному редактору.
В следующем году моя книжка о талантливом художнике и настоящем гражданине увидела свет. Всеми уважаемая писательница, заведующая редакцией критики и литературоведения издательства «Мастацкая літаратура» Вера Полторан (она трижды включала моего Горида в издательский план) поздравила меня с новой книжкой, сказала несколько теплых слов.
Художник Иосиф Горид.
А я наконец уяснил, у кого вызывает неприятие жизнь и смерть героев моих книг, их мнение о Беларуси.
* * *
Но пришло время в этом рассказе вернуться к горькопамятным дням осени 1973 года. Тогда КГБ в Беларуси реализовывал задуманную против ученых Академии Наук обвинительного-репрессивную акцию. Задуманное сначала фигурировало там под названием «Группа Прашковича». Позже ей было дано более общее, бесперсональное название «Академическая группа». Молодых ученых всемогущее государственное ведомство облыжно обвиняло в белорусском национализме. Конкретно — в создании именно организованной группы. А это уже читай, понимай — политическая крамола, проступок антигосударственный.
Спустя некоторое время после вызовов в КГБ ученых и литераторов стало очевидно, что было это не профилактическое «прощупывание настроений интеллигенции». Крылась за этим некая конкретная цель-замысел. О том, что занималось этим специальное отделение госбезопасности по борьбе с белорусским национализмом, узнал Степан Миско, как старший среди нас, да вдобавок человек не без связей (его дядя академик Прокопчук в Гражданскую войну был комиссаром), и даже, что возглавлял то подразделение полковник Репич.
От Степана Михайловича (иронично-шутливо его иногда называли по отчеству: он же был старшим среди молодых) услышал я и о том, что вызванный в КГБ Николай Прашкович был там очень сильно чем-то напуган. Ездил куда-то с кагебистами, чтобы отдать им припрятанные там, еще не опубликованные стихи Ларисы Гениуш. И вообще выглядел сильно подавленным.
…При первой же встрече с Миколой на улице я не преминул резковато бросить ему:
— Чего такого ты натворил, чтобы настолько испугаться?
— А я переписывался с внучкой Ивана Франко, — услышал в ответ.
Сам тон его ответа показался мне несколько специфичным, но сразу я не придал этому значения, хотя элементарно было спросить, что особенного могло быть в той переписке.
В целом же, разговор с Миколой не клеился. Он как-то стал озираться по сторонам. Что конкретно спрашивали кагебисты, в том числе и обо мне, я так от него и не слышал. Разве что узнал об их недовольстве моими ответами: «Лис — хитрый, ничего не дал, не сказал». Будто что-то я должен был им рассказать. Лис даже не понял, как следует, цели устроенного ими допроса.
А на самом деле не нужно было быть глубоким аналитиком, чтобы догадаться, что за всем этим кроется некий практический замысел спецслужбы. Но что конкретно можно было предположить?
Впрочем, если проанализировать политические реалии времени, можно было сделать некоторые выводы. За год до того, в 1972-м, в Украине уже прошли аресты научной интеллигенции. Среди арестованных упоминали автора изданной за рубежом книги «Интернационализм или русификация?» Ивана Дзюбу. Оказался в заключении один из свободомыслящих талантливых молодых украинских поэтов, позже сгинувший в лагерях, Василь Стус…
И если задуматься, можно было вспомнить и не такие уж давние «полицейские наезды» на студентов БГУ и у нас. «Разборку» КГБ со студентами филологического факультета Белгосуниверситета в 1963 году.
Рыгор Семашкевич, тогда еще поэт-новичок, а в будущем талантливый ученый и писатель, делился с друзьями некоторыми интересными изданиями из своей книжной коллекции. Хлопцы в общежитии читали довоенный западнобелорусский журнал «Шлях моладзі». Выпускали его в Вильне в 1929—1939 гг. трое молодых белорусских журналистов Язэп Найдюк, Марьян Петюкевич и Янка Богданович.
Издатели стояли на демократических независимых белорусских позициях, отстаивали социальные и национальные интересы в западнобелорусском контексте. Издание призывало сопротивляться полонизации, последовательно проводимой польским правительством, его администрацией в Западной Беларуси. Номера молодежного белорусского журнала 14 раз конфисковывала цензура, а самих издателей, соответственно, привлекали к суду.
В «Энциклопедии истории Беларуси» журнал «Шлях моладзі» сегодня объективно оценивается как прогрессивный, демократический орган молодежи Западной Беларуси. Осенью же 1963 года приказом сверху, распоряжением ректора на филфаке БГУ проводится собрание, на котором сами студенты и их преподаватели должны были выступить с осуждением Рыгора Семашкевича и его друзей за чтение «неположенной», неправильной литературы.
Состоялось собрание-судилище. Опальные студенты должны были неизвестно за что каяться. Правда, на первый раз обошлось без наказаний. Разве что, пригрозив тому-сему из студенческой аудитории, некоторых сумели завербовать. За этими молодым, безрассудным народом нужен глаз да глаз.
Однажды, два-три года спустя, куда следует поступил сигнал, что в БГУ снова непорядок. Три студента-филолога во главе с Алесем Рязановым собирают подписи под обращением в Министерство просвещения с призывом, чтобы на белорусском отделении филологического факультета лекции по всем предметам читали по-белорусски. Это уже смахивало на начало бунта, и инициаторы акции, два молодых поэта Алесь Рязанов и Виктор Ярец и их друг Леонид Бартош, были незамедлительно наказаны — исключены из университета.
За бунтовщиков, однако, вступился Максим Танк. Вышел на высшее партийное руководство сферы образования — и исключенным из БГУ позволили доучиться, получить высшее образование в Бресте и Гомеле. Матери же Алеся Рязанова в трудное для нее время Максим Танк написал письмо, заверив, что она «еще будет гордиться своим сыном». Сегодня сверхталантливым поэтом и переводчиком Алесем Рязановым может по праву гордиться и, наверное, гордится сама мать-Беларусь.
Нижний ряд, слева направо: Иван Тищенко, Арсений Лис, Пётра Сергиевич, Алексей Гордицкий, Степан Миско. Верхний ряд слева направо: Алесь Трояновский, Алесь Яскевич, Михась Шушкевич, Иван Чигрин. Первая выставка работ Сергиевича в Минске, 1963 год. Фото из семейного архива Арсения Лиса.
* * *
Легко воспринял я те вызовы на так называемое «собеседование» в КГБ. О том, чтобы встретиться с теми, кого вызывали, и конкретно узнать, о чем спрашивали, и в голову не пришло. А факты, чтобы задуматься, что все это не случайно и не для проформы этим занималась госбезопасность, имелись. Однажды Степан Миско рассказал, что к нему под видом украинских ученых явилось трое мужчин. Собрался было даже угостить. Как же, с дороги?
Но насторожило то, как себя повели нежданные гости. Сразу насторожило, что никаких украинских новостей культурного плана не знают, мол, физики по профессии. Один немного разговаривал по-украински, а двое его коллег лишь иногда вставляли одно-другое слово. Повод своего посещения визитеры не объяснили. Мямлили что-то несусветное, дескать, вот по пути было. Степан Михайлович — человек добрый, но иногда резкий, не стал церемониться. Недвусмысленно дал понять незваным гостям, из какого они ведомства, и выставил за дверь академической малосемейки. Прикидывали товарищи кагебисты, как выявить, изобличить в среде белорусских ученых так называемый украинский след для реализации своего плана «Х».
Арсений Лис, мемуары. «Академическая группа». Часть 3
