Одним из достижений 2017 года стало начало сближения двух реальностей, на которые последние двадцать лет была разделена наша страна. Имеются все шансы для того, чтобы это сближение продолжилось и в новом году и завершилось тем, что никаких «двух Беларусей» в январе 2020-го уже не останется. Но для этого мы все должны научиться объединяться.
Принципиальным отличием процессов, которые происходят в культуре и общественной жизни теперь, является их парадигмальный характер. Концерт Вольского в Prime Hall, круглые столы по Куропатам, Конгресс исследователей, который готовятся провести в Беларуси в сотрудничестве с Академией наук, реклама symbal.by на проспекте — все это явления совершенно отличающиеся давнишней встречи рокеров с Пролесковским. До сих пор попытки объединения двух стран, в которых мы живем, были лишь манипулятивной «либерализацией». Обычно привязанной к быстротечной политической конъюнктуре. Сейчас же видим ситуацию исчерпания обеих парадигм развития, в которых по отдельности двигались обе Беларуси.
Первая Беларусь, назовем ее дотационной, конструировалась десятилетиями за государственные средства. Ее авторами и исполнителями были не самые талантливые люди — прямые доказательства тому вокруг нас, в оставленных ими культурных артефактах. Несмотря на щедрое финансирование, за время независимости из их песен, фильмов, книг и спектаклей не состоялось не то что большого стиля, но и даже какой-никакой самости. Официальная культура потребляла и не вырывалась вперед. Она давила на тормоз сильнее, чем на газ, так как тормоз был более безопасным. Она подражала русским сериалам и бормотала что-то о славянском братстве (в которое, как доказывает крымнаш, россияне перестали верить первыми). История Беларуси и современность Беларуси были одинаково неприкосновенны: первая — из-за страха упреков в консерватизме, вторая — просто из-за страха. В результате — за редкими исключениями — если получалось не абы что, то обычно получался кич.
Другая Беларусь — назовем ее нелегальной — все это время существовала наперекор. Она будто бы и говорила о важном: и об истории, и о настоящем, и о смешном, и о том, что болит. Но ее не было видно. Ведь она была не то чтобы запрещенной, но и не так чтобы очень уж разрешенной. Короче, «вы же сами понимаете». Книжные чтения для тридцати человек, спектакли в коридорах государственных театров, концерты в клубе «Граффити». Широкая известность в узких кругах. Пение шепотом. Писание для никого. Да, это создавало ореол культовости. Да, это давало надежду на то, что однажды придет день, миллионы вспомнят, и тогда… Но годы шли, головы седели, и никакого «тогда» не наступало. Целая генерация ушла в небытие: их книги, изданные в середине нулевых тиражами 300 экземпляров, всем нам еще предстоит вспомнить, перечитать и ввести в культурный обиход.
Первые боялись, других не-существовало. Первые создавали не-культуру, которая воспитывала миллионы, другие конструировали интеллектуальную Беларусь, обитателями которой были три тысячи жителей. Слава богу, обе парадигмы себя исчерпали.
Дотационная Беларусь начала шаги навстречу Беларуси нелегальной, потому что, во-первых, стали высыхать дотации. И выяснилось: чтобы собирать деньги на площадке «Талака», надо предлагать нечто конкурентоспособное. Для чего следует начать с вопроса, а что такого глобального мы делали все предыдущие двадцать лет. К тому же дотационная Беларусь, с ее георгиевской лентой, с ее вниманием к советской мифологии, березками, аистами и белыми крыльями, как-то за один год потеряла актуальность. Ведь теперь центр производства советского находится в 700 км на восток (и даже такси в Москве снова стали желтыми, с шашечками). И, укрепляя советскую самость, ты расширяешь круг людей, которые хотели бы голосовать за Путина — президента в Беларуси. Наконец, пришло время подытожить расходы и посмотреть на результаты: что было написано, спето, снято за прошедшие годы? И если все минчане все равно выбирают прежде всего те такси, в которых ставят Вольского и «Ляписов», то не следует ли наконец перестать делать вид, что и Вольский, и Михалок — пасынки страны?
Но исчерпала себя и моя нелегальная Беларусь: ведь то, что казалось элитарностью, оказалось маргинальностью. Пока на той стороне создавалась пусть и корявая, но система, здесь лидировали упадок и декаданс. Ведь не может существовать литература без читателя, театр без зрителя, музыка без зала (и концертного удостоверения).
Понять, как мы оказались во вражеских окопах, по разные стороны от культурной границы, — та еще задачка. Не странно ли это: маленькая страна, в которой два союза писателей, два союза журналистов, в которой дублируется в «официальном» и «запрещенном» регистре почти каждая общественное явление, включая телевидение. И если тебя нет на ОНТ, на твои мероприятия обязательно придет Белсат (и наоборот). Как это произошло? Откуда взялась привычка вешать на любого творца культуры маркер «наш» — «не наш»? У меня есть одно предположение. И если оно заслуживает внимания, окопной эпохе действительно наступает конец.
При таких сближениях важны два начала. Первое: должен загореться зеленый свет. Второе: тому, кто был обособлен запретом, следует перестать обижаться и двинуться навстречу тем, кто в свое время врубал красный. Что касается зеленого света, то примеров его включения за прошлый год наберется до черта. Будем надеяться, светофор не сменится желтым после того, как пройдут выборы в местные советы (хотя кому они вообще интересны, те выборы в местные советы?). Продолжится ли движение навстречу? Хватит ли сил проглотить горечь? Дай Бог, чтобы хватило.
Я бы так наверняка хотел бы видеть Беларусь без ограничений. Страной, где основным разделением является на «годных» и «негодников», талантливых и бездарей, которым следует держаться как можно дальше от сцены и кино. Так во всем мире. И почему это мы в этом должны были отличаться?
Белорусский язык — маркер, по которому когда-то можно было провалиться в нелегальный Аид, — больше не порок. Партии уже 27 лет как нет. Крым не наш. Альгерду ставят памятники. По большинству вопросов — согласие. Так почему бы не простить и не объединить усилия?
Ведь, знаете, две страны для десятимиллионного народа — это чересчур много.
