Владимир Лазаренко — кинолог, охотник, председатель республиканской комиссии по породе белорусский гончак. Живет в Молодечно, сейчас работает сантехником.
«Я хотел пойти в лесничие. А моя мачеха тогда меня отговорила. Мол, в лесники идут одни пьяницы. Я подумал и поехал поступать в техническое училище в Вильнюс. Сейчас я благодарен своей мачехе. Вот думаю, если бы она меня тогда не убедила, стал бы лесничим. Сидел бы в кабинете и боялся шелохнуться, как многие наши чиновники. А так вот стал простым сантехником, одержимым идеей вернуть, возродить, создать», — рассказывает Владимир Лазаренко.
В доме, где живет Владимир, белорусскому гончаку посвящена целая комната.
В нем собраны и фотографии, и сертификаты, и награды, и охотничий инвентарь, и трофеи, добытые с участием белорусского гончака.
Самые старые фотографии из имеющихся в архиве Владимира, на которых можно увидеть гончака, относятся еще к началу XX века.
«А первый раз эту собаку упоминает в поэме «Песнь о зубре» Микола Гусовский, про гончака писал в «Пане Тадеуше» Адам Мицкевич. Радзивиллы и другие белорусские магнаты всегда охотились с гончаком. Но с течением времени порода это исчезла. Точнее сказать, она не исчезла, она была здесь издавна, но все забыли, что это именно белорусский гончак. Когда в детстве мне попалась в руки книжка «Белорусская охота», 1955 года издания, я читал и удивлялся: ну почему белорусский охотник охотится с литовским и польским огаром, а где наша, белорусская порода, та, что у моего соседа-охотника Русецкого?» — рассказывает Владимир Лазаренко.
Вырос Владимир Лазаренко на хуторе Безданы неподалеку от Островца. И сколько себя помнит, всегда рядом были собаки.
«Первое воспоминание о белорусском гончаке связано у меня как раз таки с тем самым Русецким. Моя бабушка зачем-то пошла к ним, возвращается и рассказывает, что его самого дома нет, мол, «павёз сваю ганчарку на чаўне ў Нястанішкі да сабакі». Я думаю, что же там за «ганчарка» такая, что для нее пса в деревне не нашлось. А потом через несколько месяцев увидел, как к Русецкому приехали друзья-охотники, как они сидели под деревом и разбирали маленьких черненьких щенков с рыжими мордочками», — говорит Владимир Лазаренко.
Прошло много лет — и в 2004 году на заседании Белорусского общества охотников Владимир Лазаренко предложил восстановить эту породу собак.
«А все засмеялись. Знаете, что сказали? «Зачем нам белорусский гончак, если есть русская, эстонская, литовская порода гончих?» Нет, вы понимаете? Зачем нам? Ну как объяснить этим людям, что если в Беларуси есть охотники, то должна быть и своя собака!» — возмущен Владимир Лазаренко.
И Владимир поехал под Вороново (Гродненская обл.). Там были собаки Байкал и Аза, вот от них и пошли первые белорусские гончаки.
«Почему гончак? Да потому что я от отца с детства слышал: «Налётаўся сёння, як ганчак», — смеется Владимир Лазаренко.
Прошло четыре года — пока породу признали и приняли ее временные стандарты, потом еще два года — пока включили в перечень охотничьих пород. Собаку испытывали на то, к какой охоте она пригодна. Только после этого позволили охотиться с этой собакой.
«Белорусский гончак — отличная порода. Эти собаки никогда не гонят зверя далеко, всегда находятся рядом с хозяином. А гонит зверя собака голосом, красивым, звучным, мелодичным. Собака высокая, может охотиться круглый год, бегать по снегу», — говорит Владимир Лазаренко.
Есть еще одна особенность у белорусского гончака — все собаки этой породы получают исключительно белорусские клички.
«Первого щенка, который появился у меня, я назвал Рогнедой. Так и пошло. Рогнеда, Альгерд… Хотя не надо собак человеческими именами называть. Змагар, Гонар, Веліч, Прыпяць — вот имена, которыми мы называем наших собак. У меня живет собака Ручай, ведь голос певчий, как у ручья», — уточняет Владимир Лазаренко.
В 2018 году Владимир Лазаренко создал охотничий клуб «Наш ганчак», в который объединились все «породники». Так Лазаренко называет людей, которые занимаются исключительно одной породой собак. Сейчас в Беларуси около 600 собак этой породы. «Породники» ведут специальную базу, точный учет.
«Наших собак покупают россияне, приезжали из Грузии, Дагестана. Поляки — так те первые. Их порода польский огар вырождается, так они и хотят ее разбавить кровью нашего белоруса», — рассказывает Владимир Лазаренко.
Охота — это не театр, чтобы убивать зверя с вышки
Владимир Лазаренко и его собака Ручай — любители охоты.
«Я как только в доме стану одеваться к охоте, Ручай во дворе уже чувствует это и начинает лаять», — улыбается Владимир Лазаренко.
Его беспокоит, что люди забыли культуру охоты, и стремится эту традицию возродить. Причем, это тоже одна из задач клуба «Наш ганчак».
«Меня обижает, когда на охоте говорят: собака залаяла. Лает он в будке, а на охоте собака дает голос. Или собираются охотники на охоту и приветствуют друг друга: «Здоров!» Дома в бане ты со мной так здороваться будешь. А на охоте надо говорить: «Хвала лесу!» Убил зверя, надо отдать ему уважение. Положить травинку в рот, сказать: «Прости, Господи!» Или пожелание: «Ни пуха ни пера». Ты к любовнице пойдешь, я тебе такое скажу. А в лесу нужно желать: «Ни пуха ни шерстинки!» Я родился охотником. Я иначе не могу», — рассказывает Владимир Лазаренко.
Наш собеседник даже не помнит, когда впервые пошел на охоту.
«Мне даже жена говорит, что я родился в собачьей будке. Сколько себя помню, столько я ходил на охоту. Классе в седьмом стали давать ружье в руки. Мужики, вернувшись с охоты, шли выпивать, а мне отдавали ружья и добычу. И вот я иду такой через деревню, — хотел же, чтобы все видели, что я зайчика несу, — а сам зайду за гумно и стреляю. Ой, ругались на меня охотники за то, что я им все патроны пострелял!» — вспоминает Владимир Лазаренко.
С возрастом, говорит охотник, желание убивать зверя пропало.
«Это я раньше мечтал подстрелить волка, например. Теперь даже самому грустно оттого, что охотником может быть любой, у кого деньги есть. Садятся на вышку, выходит тот лось или косулька из лесу соли полизать, а ей стреляют в спину. Ну разве это охота? Это театр», — возмущается Владимир.
Охота для Владимира Лазаренко — это ритуал.
«Охоту надо отличать от убийства. Для меня охота — это когда у зверя и человека равные шансы. Если зайчик может убежать и я могу не попасть — это охота. А если зверя окружают, если ему некуда деться — это убийство. А потом еще в интернет выкладывают десять убитых зайцев. Нет, я лучше целый день по болотам с собакой похожу», — говорит Владимир.
Бывают ли на охоте случаи, когда собака может погибнуть?
«Конечно, бывают. И зверь может разорвать, и пуля попасть может. А бывает, что собака залезет в нору к барсукам. Они ее там закопают. Пока охотник достанет собаку оттуда, там воздуха нет, собака задыхается. По-разному бывает. Я всегда когда иду на охоту, прощаюсь с женой», — говорит Владимир.
«Ой, не слушайте вы этого балабола», — смеется жена нашего собеседника.
«Ага, она мне после моих охот говорит, что я умру от водки. Так, сходи на кладбище. Там не на одном памятнике не написано, что умер от водки, только от жены, от детей», — шутит охотник.
