Не секрет, что представления о географии мира определяются у современного человека не столько общими теоретическими знаниями, сколько стандартными туристическими направлениями и происшествиями, о которых пишут в новостях.
Что касается первого, то здесь достаточно проспекта из туристического агентства, чтобы описать целый мир: столицы европейских стран плюс несколько больших городов, таких как Барселона или Милан. Добавим сюда тропические курорты — от Таиланда до Кубы — и вот уже готова география желаний.
Новости добавляют к этим зонам (престижа и наслаждений) целый ряд зон несчастий, которые имеют заметно менее стабильный характер.
О существовании Ирана вспоминаем, потому что там вот-вот начнется ни больше ни меньше Третья мировая, а к тому же они сбили украинский Боинг.
Ирак существует, потому что там снова теракт — как всегда, но существует недолго, так как внимание переключается на другую несчастливую точку планеты, где также был взрыв.
Ливан вообще не отличить от Ливии — стреляют и там и там.
Наиболее ярко точки на ментальной карте прорисовываются при пересечении первого и второго.
Сгорел Нотр-Дам? Так я же там был! Затопило Венецию? Надо съездить, пока совсем не ушла под воду.
Представления о соседних странах, конечно, всегда более сложные — но ненамного. Пытаясь представить себе ментальную карту мира белоруса, невольно ловишь себя на мысли, что лучшим термином, как ее описать, была бы «география беды».
Польша — это то место, куда едут на работу, с «картой поляка» и без, особенно от безнадеги из райцентров на западе, где работы нет, а зарплаты мизерные. Едут, как мы недавно узнали официально, и врачи. («Но многие уже возвращаются!») Еще едут на обучение или на стипендии, многие чтобы потом «как-то подыскать».
И Варшава — это в первую очередь автовокзал Варшава-Заходня, настоящее польско-белорусское пограничье.
И так далее — география мест трудоустройства, более или менее успешных сценариев адаптации, о которой регулярно говорят вокруг, которая становится фоном жизни здесь («У него дочь в Германии…» или «Поехала по линии их церкви в Швецию. Ухаживает за какой-то пенсионеркой. Говорит, что нравится…» и т.д.).
Эта карта разрастается и становится больше. Например, на ней прочно закрепился Китай. Он и раньше был там, но преимущественно на уровне официальной повестки: у него мы просили кредиты, продавали туда сухое молоко, совместно строили «Великий Камень». Но уже несколько лет, как туда активно едут на работу («Ты подумай! А ведь раньше воробьев ели!»). Оказалось, что в стране, население которой раньше казалось бедным, преподаватель английского языка в детском саду может получать около 1500 USD в месяц — зарплату, и половина которой недостижима для жителя среднего белорусского города.
Обогащает нашу ментальную географию также политическая и экономическая повестка. Время от времени мы узнаем о «наших тесных связях с Камбоджей» или сложной судьбе построенного белорусами в Туркменистане калийного комбината.
Венесуэла для нас ближе, чем Франция, -- только вот Чавес умер…
И так далее.
Традиционный новогодний спор с Россией о газе и нефти замечательно повлиял на этот процесс. Мы оказались открытыми целому миру! После перебора близких и далёких стран новостную повестку захватила Норвегия. Ее нефть (через порты братского латышского народа) — наша теперь опора и надежда на геополитический и экономический разворот к Европе.
По крайней мере, комментарии об этом набирают сотни «лайков» на наших популярных новостных ресурсах.
Но речь о другом.
Что объединяет все эти точки на ментальной карте: нефтяную платформу в Северном море, швейную фабрику под Варшавой, школу в китайском городе, название которого не запомнить, и столицу Венесуэлы (семь букв)?
Поиски лучшей доли.
Для отдельного человека или для отдельного государства, но объединенных желанием найти решение своих проблем где-нибудь вне.
Объединенных общим несчастьем хотя бы на уровне брешей в бюджете страны и в бюджете отдельной семьи.
Именно ощущением беды формируется существенная часть нашей ментальной географии, нашего образа мира, который полон возможностей — вот только бы набраться воли и переступить межу.
Настоящая эмиграция для этого совсем не обязательна, достаточно лишь сослагательного наклонения.
Разум, вообще, лишь условно склонен ограничивать себя требованиями действительности, когда остается наедине с собой.
Например, легко представить, как в цистернах с норвежской нефтью к нам контрабандой завезут полуфабрикаты разумных экономических реформ, высокие средние зарплаты, демократические ценности (антибиотиками курсом по 10 дней), конфеты с начинкой из оптимизма и — на самом дне — густой концентрат чувства человеческого достоинства.
Не правда ли?
