Лидер Партии БНФ Рыгор Костусёв может часами рассказывать истории из жизни. И о давнем знакомстве с Лукашенко, и о допросах в КГБ, и о том, как проводил «Дожинки» в Шклове. Политик рассказал об этом и многом другом в большом интервью «Нашей Ниве».
«Наша Нива»: В этом году у вас не было желания баллотироваться в президенты?
Рыгор Костусёв: Нет, не было. И пока что нет. Почему? Баллотироваться, быть кандидатом — это очень большой и тяжелый труд. Я склоняюсь к тому, что вперед надо пропускать молодежь.
«НН»: А в 2010 году желание было?
РК: В начале 2010-го тоже не было. Но возникла необходимость. Длительное время БНФ работал на единого кандидата. Был создан Белорусский независимый блок, в который входили БНФ, Движение «За Свободу» и Белорусская христианская демократия. Разработали праймериз по выдвижению единого кандидата, но так случилось, что БХД весь порядок нарушила. Многие претенденты занялись тогда поиском контактов с Кремлем, тем самым создав угрозу независимости. После долгих раздумий партия решила идти на выборы самостоятельно. И мне пришлось взять ответственность на себя.
«НН»: Скажите честно. Сто тысяч подписей собрали?
РК: Сто тысяч подписей было. По количеству точно было, по качеству — я не знаю. Может, где-то жена за мужа расписалась, где-то муж за жену. Но отличие БНФ от других в чем? В том, что мы не платили за подписи.
«НН»: Ни копейки не заплатили?
РК: Совсем ничего. Разве что какой-нибудь чай избирателям организовывали. Нашим людям задания гнать вал не давалось. Могу точно сказать, что подписи за меня были не хуже подписей остальных кандидатов.
«НН»: Поступали ли предложения сняться в чью-нибудь пользу?
РК: Даже слишком много. Начну издалека: даже внутри партии не все поддержали выдвижение своего кандидата. В 2009 году председателем Партии БНФ становится Алексей Янукевич. Для многих это было неожиданностью. Но я, в отличие от большинства своих одногодок и близких по возрасту, поддержал Алексея. Почему? Потому что предыдущее руководство партии заигралось в рамках объединенной оппозиции поисками кандидата, который бы мог удовлетворить и Запад, и Кремль.
«НН»: Кто? Борщевский?
РК: И Борщевский, и Вечёрко, и глубоко уважаемый мной Юрий Викторович Ходыко. Потому Алексей Янукевич и победил, ведь мы уже знали о планах Кремля на Беларусь и Украину. И поиск компромиссной фигуры считали весьма опасным. И даже после того как я уже сдал подписи, то процессы эти не прекращались.
Хорошо помню свои разговоры и с уже покойным Ходыко, и с Винцуком Вечёрко, когда они требовали от меня сняться в пользу другого кандидата.
«НН»: Санникова?
РК: Да, Санникова. У нас состоялся очень жесткий разговор. И Виктор Ивашкевич, ныне покойный, был в команде Санникова. Еще одна группа членов БНФ примкнула к «Говори правду». С той стороны тоже звучали предложения, и приезжали ко мне, чтобы я снялся в пользу Некляева.
«НН»: Кто приезжал?
РК: Дмитриев.
«НН»: Как это было?
РК: Приехал ко мне в деревню Техтин Белыничского района. Был очень долгий разговор — часа три-четыре.
«НН»: Деньги предлагал?
РК: Я уже обещал некоторым своим коллегам не поднимать тему денег. Да, были предложения.
«НН»: И большие деньги?
РК: Большие [смеется]. Когда после событий на площади Независимости я был задержан, то следователь КГБ не только знал сумму, которую мне предлагали, но и знал, как всё происходило. Однако, не с моих слов он это знал.
«НН»: А Санников деньги не предлагал?
РК: Нет.
«НН»: И что вы ответили Дмитриеву в итоге?
РК: Отказал я. Долго мы разговаривали. И за столом посидели, по рюмке выпили. Его привез Олег Метелица, у меня с ним давняя дружба и с братом его Николаем. Отказаться от встречи я не мог, раз уж люди приехали. Но распрощались мы с Дмитриевым на очень негативных эмоциях.
Дело в том, что я знал: и команда Некляева, и команда Санникова вели переговоры в Кремле на самом высоком уровне.
Они и сами съездили в Москву, и их представители. И из уст кандидатов звучали большие обещания, в случае если Москва их поддержит. Это я точно знаю.
«НН»: Откуда знаете? Тоже в КГБ услышали?
РК: Нет. Я это знал раньше. Этой информацией я делился и в нашем штабе. Таких людей, которые пытаются торговать независимостью, мы воспринимаем исключительно как врагов.
«НН»: А вас в Москву не приглашали?
РК: Нет, меня не приглашали… Ой, вспомнил! Был один телефонный звонок: спрашивали, могу ли я прилететь в Москву, мол, готовы билет заказать. Говорю, хорошо, заказывайте. Повторный звонок, я так понял, чтобы позицию мою прощупать. Был и третий звонок, где мне сказали, что «отбой». Я даже уже и не помню, кто точно звонил, боюсь ошибиться.
«НН»: Вы шли на Площадь с определенным планом, советовались при этом с кем-нибудь?
РК: Кандидаты в президенты пытались несколько раз собираться. Проявлял инициативу Владимир Колос [председатель Рады интеллигенции, в 2010-м близкий к Некляевую — «НН»], была встреча где-то и за рубежом.
Я помню тогда, что Некляев сказал, что он возлагает на себя функции «генерала Площади».
Я человек договороспособный да и средств у нас особых не было, поэтому мы восприняли это более-менее нормально. Это было еще задолго до регистрации.
В основной день голосования я направлялся на Площадь из офиса БНФ на Машерова, 8. Вышел — две машины милицейские стояли, я помахал им рукой в шутку. До Площади добрались абсолютно спокойно. Договоренности идти на площадь Независимости точно не было.
«НН»: А кто это придумал?
РК: К сожалению, я несу ответственность за то, что не успел в голову колонны своевременно: когда к ней добежал, то люди уже проскочили улицу Ленина. Я знаю, что Николай Статкевич пытался повести людей к Администрации президента на Карла Маркса, чтобы взять ее в осаду, так было договорено заранее. Кажется, это было предложение Северинца.
«НН»: То, что колонна пошла на площадь Независимости, вы уже тогда восприняли как провокацию?
РК: Находясь в колонне, не было времени все это переваривать. Был такой эмоциональный подъем, море бело-красно-белых флагов, людей. Что это провокация, я понял уже на площади Независимости. Отпечатался в памяти такой момент после того, как дошли до Красного костела. Кто-то подвез оборудование, но ни мне, ни Статкевичу микрофона не дали. И мы стали немного сбоку. И вот я помню, что подбегают молодые люди к нам: «Рыгор Андреевич, там бьют стекла». Не знаю, помнит ли это Статкевич. Мы побежали к Дому правительства. И те молодые люди, которые нас позвали, смогли отогнать провокаторов. Я так и не понял до конца, что тогда произошло. Когда началась вторая волна битья окон, я пропустил.
Подбежал во второй раз, когда много уже всего было разбито. Хорошо запомнил людей, которые били центральный вход, у них лица были спрятаны под повязками, я пытался их оттягивать. Один из них вызверился на меня и говорит: «Сейчас и ты получишь, как эти двери, и останешься здесь лежать». Тогда я и понял, что это провокация.
«НН»: Как вас задерживали?
РК: Когда вышла цепь омоновцев параллельно Дому правительства, то мы со Статкевичем пошли на переговоры. И тут где-то слева от меня началась заварушка, я поворачиваю голову и сразу получаю удар дубинкой. На том я отключился. Надолго ли отключился, не помню. Спасло, что на мне была шапка. Скорее всего, что ударов было два. Потому что и на затылке, и сверху на голове у меня потом были огромные шишки. Я даже не почувствовал боли, единственное — пытался устоять на ногах. Потерял шапку в этом всём. В это время меня замечает Миша Василевский, наш фронтовский активист, и еще двое парней. Они меня за руки — и увели с Площади к проезжей части.
Остановили случайную легковую машину и попросили меня подвезти. Те люди согласились, и мы поехали.
«НН»: Куда?
РК: Мне было без разницы куда. Посадили меня сзади, там уже сидела женщина и спереди двое парней. И тут слышу от них: «Ой, ой, что делается». Смотрим: спереди милицейская машина, сзади — машина, сбоку — машина. Окружили с трех сторон.
«НН»: По мобильнику вычислили?
РК: Нет.
Впоследствии мне в КГБ рассказали, что за каждым кандидатом был закреплен сотрудник органов. И говорят: за вами было легче следить, потому что голова белая.
Открываются дверцы автомоюиля, и, кажется, майор говорит: «Григорий Андреевич, выйдите, пожалуйста, из машины». Я попытался тех людей, что меня подобрали, успокоить, мол, это только меня касается, но, к сожалению, и их потом на сутки посадили. Майор вцепился мне в рукав, стоит, держит и что-то по рации докладывает. Я говорю: «Отпустите, что вы держите, обоим же неудобно». — «А вы не сбежите?» — спрашивает милиционер.
«Ну куда я от вас, молодых хлопцев, сбегу?»
Правда, после этого отпустил.
«НН»: Куда повезли?
РК: Сначала в какое-то РУВД. Там отобрали паспорт и закрыли в «обезьяннике», но телефон оставили. Потом очень быстро увезли в РУВД Минского района на улицу Скорины, там собрался почти весь отдел, и я вел с ментами агитационную работу. Они и чай принесли, интересно им было меня послушать, там меня уже никуда не сажали. Поздно ночью приехала шикарная такая машина типа «лэндкрузер», посадили меня туда и увезли в КГБ. Там завели в какой-то подвал, где я сидел до шести утра. Самое интересное, что и там телефон не забрали. Я даже дозвонился до Алексея Янукевича, не знаю, правда, понял ли он что-нибудь, так как связь была совсем плохая. А в кармане у меня с собой даже зарядное у мобильнику было. Смотрю, и розетка здесь есть, а телефон как раз разряжался — я и давай заряжать. Когда следователь заходил, то только спросил, не включен ли диктофон. Говорю, что нет. Ну он говорит: пусть лежит. А как только вертухай заметил, он уже и забрал.
«НН»: Что было потом?
РК: Я там пробыл долго-долго. Самым напряженным было время, когда я не знал, чем же закончилась Площадь. Особенно горько было, потому что я знал, что будут провокации, но ничего не смог сделать. Да и мог ли вообще что-либо там изменить… Самым страшным было ожидание: закончилась ли Площадь кровью, или нет. Дело в том, что я знал, что в планах Кремля было, чтобы в Беларуси остались после выборов только пророссийские политические силы, проевропейских быть не должно было. Я это точно знал.
«НН»: Так откуда всё-таки?
РК: Ну знал я! Есть у меня в России друзья, белорусы родом, которым небезразлична судьба нашей страны, Они находились в то время на высоких должностях, от них слышал все эти планы. И о переговорах наших кандидатов в Москве я от них слышал.
«НН»: Кто к вам приходил?
РК: Следователь, он полностью на белорусском языке вел мое дело до конца. С ним был еще кагэбэшник, оба обращались ко мне по отчеству — так ко мне все там обращались. Никаких запугиваний и близко не было. Когда по коридорам меня водили, то говорили: «Григорий Андреевич, здесь осторожно голову не ударьте, здесь не оступитесь». Вели просто разговоры на общие темы. Ознакомили меня с правами, с протоколом задержания. Утром отвели в камеру.
«НН»: Вы там были один?
РК: Нет! Что ты! Там стояли двое двухуровневых нар, мне выдали деревянный щит, матрас к нему, простыню, подушку. Хлопцы сказали, что уже давно поняли, что им кого-то подселят с Площади. Они помогли мне тот щит уложить, постелить.
«НН»: Политических же не было?
РК: Не было, но я хорошо не успел со всеми познакомиться. Только впоследствии узнал, что один из них был бывшим главой администрации Октябрьского района Могилева. Они меня хотели накормить. Говорю, что не до ужина совсем. Уснуть не смог, но когда лежал, то сравнил «американку» с ее условиями содержания с изолятором временного содержания в Могилеве, где я спал на голых досках и пол был, как в сельском клубе. Я тогда подумал: «Здесь можно и посидеть». Жизнь есть жизнь. Еще до завтрака меня забрали из камеры и начали водить по кабинетам. Был на допросе, дважды разговаривал с Зайцевым.
«НН»: С председателем КГБ?
РК: Да, но не в его кабинете, а там был такой зал. Разговаривал он со мной обо всем и ни о чем. Говорил, что это вред для Беларуси, мол, мы же патриоты, и вы патриот, и Александр Григорьевич к вам хорошо относится. Вот в таком плане разговоры вел Зайцев. Не понимаю, что он хотел от меня.
Я не молчал, в рамках дозволенного я высказывал свое мнение. Если вернуться к вопросу о деньгах, то на допросе у следователя в кабинет заходят двое мужчин и становятся сзади меня. Неприятный такой момент. Хрен его знает, чего пришли. И начинают они издалека: «Вы такие-сякие, оппозиция, продались за деньги». Я говорю: «Вы давали нам деньги? Нет? Вы видели, что кто-то давал? Нет».
«НН»: Вы по-белорусски с ними говорили?
РК: Конечно, только по-белорусски. И тут следователь им говорит: «Вы Рыгора Андрэевіча не ганьце», он даже избирательную кампанию без денег устраивал. И тут один, который за спиной был, говорит: «Да, Григорий Андреевич, мы вас уважаем». Видимо, какую-то сценку разыгрывали. Скажу честно, что напрягся, когда услышал, что меня уважают сотрудники КГБ. Я поворачиваю голову и спрашиваю: «А за что вы меня уважаете?» — «За то, что деньги не взяли» — «Какие деньги?» — пытаюсь под дурака косить.
«Те сто тысяч долларов, которые вам предлагали».
«НН»: Все же назвали сумму!
РК: Ну, ладно-ладно. Но момент на самом деле психологически очень сложный был. Кажется, никто тебя и не запугивает, а всё равно не по себе.
«НН»: Как получилось, что вы выступили на ТВ?
РК: Надо понимать, что на тот момент я все еще не знал, чем же закончилась Площадь. Мне ничего не говорили, этот вопрос меня волновал больше всего. Они мне показывали какие-то фото арматуры, что-то еще, пытались воздействовать таким образом. Для меня самым главным было отмежеваться от произошедших на Площади провокаций.
«НН»: Даже таким способом, как Романчук?
РК: Такого мне даже никто не предлагал. Не угрожал, не пробовал вербовать, не предлагал ничего подписывать. Ничего не было в таком роде.
«НН»: Ни разу вас не вербовали?
РК: Еще в начале 1990-х были намеки от начальника КГБ Шкловского района. Мол, ты умный человек, зачем тебе тот БНФ. После 1992 года подобных предложений не было.
«НН»: И что вы решили говорить на ТВ?
РК: Что на Площади произошла провокация. Мне назвали заранее четыре вопроса. Я понимал, что это могут как-то использовать в своих целях. Каждый раз, когда я даю интервью БТ или ОНТ я осознаю, что мои слова могут быть использованы, поэтому и стараюсь подбирать такое, что никак не перекрутить. Я хотел публично отмежеваться от провокаций, так как не знал, была ли кровь на Площади. Я был небрит. Говорю: хлопцы, небритый я на камеру выступать не буду. Галстук у меня забрали, без галстука выступать тоже не буду. Тогда мне организовали станок, принесли галстук, не помню, мой-чужой.
«НН»: Вы говорили, что эти провокации на пользу Москве.
РК: Конечно. Вот, чтобы вы понимали. Я сижу в изоляторе КГБ, не владею никакой информацией, допускаю, что все могло закончиться кровью, ничего не знаю. Если там была кровь, то могут быть репрессии, в первую очередь против БНФ. И самое сложное было, что я пришел на Площадь, зная планы Кремля, но ничего не сделал, чтобы они не были осуществлены. Я оказался в дураках, и попал в эту ловушку.
Не помню, были ли логотипы на камерах, но мне казалось, что это журналисты. Они мне задавали вопросы, которые ранее уже озвучили. Просили высказать свою позицию, я сказал, что произошла провокация. В эфире поменяли местами некоторые ответы на вопросы. Это было, но суть осталась.
«НН»: Вам за то выступление ни разу не было стыдно?
РК: Не стыдно, но было сложно, поскольку люди по-разному восприняли то выступление. Кто-то и косо смотрел, кто-то что-то и говорил.
Расскажу еще одно. Сижу я в камере — опа, вызывают на выход, к стене, все дела. И тут наручники на руки надевают за спиной.
И я так иду в наручниках по коридорам, в одном из них сталкиваюсь с Андреем Дмитриевым, он с двумя мужчинами стоял. И что-то мы начали с Дмитриевым словами перебрасываться. Вертухай кричит: «Молчать, лицом к стенке». И Дмитриев спрашивает: как дела? Я говорю: ты что не видишь как дела, если я в наручниках стою? А он свободно стоял.
И повели меня дальше, как выяснилось, знакомить с документами на освобождение. Было написано, что по первому телефонному звонку я сразу являюсь на допрос в КГБ. Говорят, если соглашаешься, то выпускаем, ну я согласился на такие условия.
«НН»: Когда вы вышли на волю, то были единственным кандидатом, кто опротестовал результаты выборов.
РК: Получилось очень интересно. Еще перед Площадью — жизненный опыт сказался — я оставил Алексею Янукевичу заявление, в котором опротестовал результаты выборов. Сам подписал всё, Алексей положил это в сейф. Мы уже поняли, что я буду задержан, но наблюдение же на выборах было организовано.
Из правозащитников в тот день смелость проявила только Рая Михайловская — та еще была история, как мы с ней пробирались через площадь Независимости. Тогда же кого ни увидишь, во всех видишь сотрудника спецслужб. И вот Раиса передала мне кипу документов с нарушениями выборов. И никого больше не было, только я и Михайловская, и мы как партизаны пробирались к ЦИК, боялись, что нас арестуют.
Когда зашли в ЦИК, то первый человек, который нас увидел, прямо остолбенел, и так стоял секунд пятнадцать. Я на него смотрю — и меня разбирает такой глупый смех, видимо, напряжение сказалось. И говорю: «Зови Лидию Михайловну, мы принесли заявление». А до истечения срока подачи обжалования оставалось буквально час или два.
Подали это заявление, я поехал в Управу БНФ. У меня же на голове шишки. Кстати, в КГБ меня врач осматривал, кажется, даже что-то выписывал. Повезли меня на обследование, и только заходим в центр, как звонок из КГБ.
«НН»: Хотели, чтобы вы отозвали заявление?
РК: Конечно. Моя ошибка была, что я туда без адвоката пошел, адвокат мой где-то на окраине Минска жил. Говорю: что ты будешь ездить, я сам схожу, ничего страшного не случится. Дурак я, что попёрся, но не хотел напрягать человека. В итоге меня до четырех ночи уговаривали забрать заявление. И льстили и доброжелательно обращались, и патриотические слова говорили — всё было, что хочешь. Адвокат им всё названивал, просил, чтобы мне трубку передали. Он спрашивает: тебя бьют? — Нет, сидим чай пьем.
Я пью чай только если сам вижу, где заваривали его, и если вместе со мной пьют. Если откуда-то приносят, то всегда отказываюсь.
И снова разговоры обо всем на свете. В конце концов махнули на меня рукой. Я смотрю на часы, что четвертый час ночи, говорю: куда я уже пойду, давайте я здесь переночую. Что делать? Позвонили кагэбэшники в гостиницу «Беларусь», дали команду, чтобы мне номер организовали самый дешевый. Посадили на служебную «Волгу» и отвезли туда переночевать.
Вот еще вспомнил! Выхожу в четыре ночи из КГБ, а там стоят жена Анатолия Лебедько и бобруйский молодофронтовец, такой был Валера Мацкевич. И мне один из кагэбэшников подходит и говорит: пойди, скажи, чтобы не стояли, сегодня никого выпускать не будем. Я передал эти слова. И к сожалению, люди не всегда адекватно оценивают события. Они увидели, что я сел в «Волгу», — и посчитали, что Рыгор продался.
«НН»: Откуда вы знакомы с Лукашенко?
РК: Впервые о нем услышал в 1988 году. За год до этого Александр Лукашенко стал директором совхоза «Городец» Шкловского района и пропагандировал передовой метод в сельском хозяйстве — арендный подряд.
Я как раз стал директором совхоза «Искра» в Белыничском районе (это самая граница Минской и Могилевской областей, когда въезжаем по шоссе в Белыничский район, то мои земли были слева). И нас руководителей хозяйств Белыничского района собрали в райисполкоме, чтобы послушать лекцию Лукашенко об арендном подряде. Ну такое тогда было: «Здоров и здоров».
«НН»: Но ведь познакомились?
РК: Ну да, но шапочно. Лучше мы познакомились в 1988 году, это были первые настоящие выборы в Верховный Совет СССР [состоялись в 1989 году. — НН]. И была встреча с кандидатами в Белыничах. По Могилевскому округу (областной центр и районы рядом) выдвигались Вячеслав Кебич и Александр Лукашенко. И перед встречей звонит мне второй секретарь райкома партии Титов такой. Спрашивает, буду ли я. Говорю: конечно, буду. И людей с собой привезу. «А можешь выступить?» — предлагает он мне. Выступлю, чего не выступить. Никто мне не говорил о чем выступать. Да я бы и не воспринял те указивки. В итоге, выступили и Кебич, и Лукашенко. Этот был 1989 год, поэтому я, и не только я, уже понимали, что пришло время что-то менять. Я и в КПСС вступил только, когда перестройка началась, — в тридцать лет. До этого не вступал. Начинаются прения, выступает человек в поддержку Кебича. Я чувствую, что текст выступления подготовлен. И тут неожиданно мне дают слову — второму.
Я и говорю, что мне больше понравилось программа не Францевича, а Александра Лукашенко. И тогда по залу прокатилось: «Уууу». Я посмотрел на Лукашенко, он на меня, и вижу, что-то записывает. Тогда же пригласил я Лукашенко к себе в совхоз, организовал встречу с рабочими. Запомните: в совхозе — рабочие, в колхозе — колхозники. И Лукашенко приезжал ко мне в деревню Староселье, было собрание в клубе.
«НН»: Может, и выпивали вместе?
РК: Нет, не было у него времени. Я приглашал и пообедать к себе, но он спешил. Выступил и поехал дальше. Но самое интересное не это даже, а то, что буквально на следующий день — звонок от первого секретаря райкома партии Анатолия Глаза.
«НН»: Это того, чей сын сегодня пресс-секретарь МИД?
РК: Да, я и сына знаю его. Когда видимся, всегда здороваемся, поддерживаем контакты.
И вот Глаз-отец говорит: хочу с тобой поговорить насчет вчерашней встречи. — Я такой: а что не так, Анатолий Тихонович? — Ты там сказал то-то и то-то. — Ну так я могу все разъяснить, говорю. — Не надо, отвечает Глаз, у меня есть запись твоего выступления. Выезжай на трассу, я еду в Минск на пленум ЦК, мы с тобой поговорим, предлагает.
Ну, я выехал. Встретились. И он меня стал воспитывать, что я неправильно понимаю линию партии. Долго мне тогда вспоминали поддержку Лукашенко. И не только мне, но и моим рабочим. Считалось: если руководитель совхоза выступил за кандидата, то это значило, что и рабочие будут за него.
Гонцы райкома партии недели две ходили по домам, убеждали голосовать за Кебича. Но все равно в моем хозяйстве 76% проголосовали за Лукашенко, хотя в целом он те выборы проиграл.
«НН»: Потом вы еще встречались?
РК: В 1991 году я по семейным обстоятельствам был вынужден переехать жить в Шклов. Оказалось, что мой совхоз попал все же под радиацию, и у дочерей стало падать зрение. Я много где с ними поездил, никто мне не говорил прямо, что это из-за радиации, но люди советовали оттуда уезжать.
Стал работать главным механиком в Шкловской ПМК, и было собрание по случаю сдачи дома. Знаете, там всегда люди недовольны дележкой, другими моментами. Ну и Лукашенко там был, как депутат Верховного Совета Беларуси.
Он заметил меня в зале: «Здорово, что здесь делаешь?» Узнал сразу. По-человечески он ко мне нормально отнесся. Говорит: приезжай ко мне в хозяйство, будешь моим заместителем, я ведь депутат — не всегда на месте.
«НН»: И что, вы согласились?
РК: Ездил я к нему в совхоз. Нельзя сказать, что устраиваться. Скорее прощупывал почву. Знал я про тот «Городец». Однажды мой однокурсник туда главным инженером попал и сбежал через месяц. Очень слабое хозяйство. Почему поехал? А жена говорит: ну съезди посмотри. Дело в том, что в Белыничском районе у нас был большой дом, теплый — сын на велосипеде по нему кататься мог. А мы всё бросили и жили впятером в маленькой квартирке. После простора трудно привыкать к тесноте.
Сел я на свой «Москвич», поехал. Время у нас было назначено, а его все нет и нет. Так я и уехал ни с чем.
Не получились у нас дальнейших отношений. Я думаю из-за того, что я уже на тот момент был членом или сторонником БНФ. Мне сложно сказать, как будет правильно, поскольку официальную структуру мы зарегистрировали только в 1992 году. Уже тогда я не мог переступить через те или иные взгляды. Например, когда Лукашенко стал топить за Советский Союз.
«НН»: Лукашенко тогда уже знал про ваши взгляды?
РК: Сложно сказать, но предложения примкнуть к его команде мне поступали вплоть до второго тура президентских выборов. Последний разговор и последнее предложение мне было в июле 1994 года.
«НН»: С кем?
РК: Не знаю, этично ли называть — этот человек уже давно покойник. Ладно, скажу. Это Евгений Миколуцкий [убит при приведении в действие взрывного устройства в 1997 году. — НН]. Так получилось, что мы очень хорошо с ним дружили. В 1987 году мы попали с ним в Минск на полугодовые курсы повышения квалификации. Так тогда готовили кадры. И мы жили с Миколуцким в одном блоке. Помню, что нас тогда и в Москву возили, там водили в ресторан на самом высоком этаже Останкинской башни. Такой был уровень.
А с Миколуцким на всю жизнь остались хорошие, человеческие отношения. Когда я переехал в Шклов, то у него были сложные времена — в чем-то удалось его поддержать.
«НН»: Коноплева тоже знаете?
РК: Конечно, его жена была завучем в школе, где учились мои девчонки. Это специальная школа для детей с нарушениями зрения. Когда возникают проблемы, хватаешься за любую возможность. Коноплев работал в милиции, в инспекции по делам несовершеннолетних. Я с ним чаще начал сталкиваться уже в 1995 году, когда были выборы в Верховный Совет. Он шел в депутаты по Шкловскому округу, а от БНФ мы выдвигали Ольгу Павлову, и я был ее доверенным лицом. Поэтому с Коноплевым мы уже сталкивались как недруги.
«НН»: Вы были в команде Пазняка?
РК: Само собой. Очень тяжело было тогда за него подписи собирать.
«НН»: Не хотела восточная Беларусь поддерживать Позняка?
РК: За весь регион не скажу, а Шклов не хотел. В Шклове была эйфория, мол, Лукашенко — наше всё. Тем не менее, кажется, 250 подписей мне удалось собрать. Было очень сложно, иногда и морду мне хотели бить.
В Шклове в ходе избирательных кампаний кого я только не повидал: и Титенков, и Кучинский, и Гончар, и Булахов, и Лебедько! Приезжали все по разным поводам.
«НН»: Если бы согласились тогда поддержать Лукашенко, то стали бы чиновником…
РК: Больше скажу, в прошлом году, когда меня приглашали на «Большой разговор с Александром Лукашенко», то в кулуарах подходило немало людей, сами причем. Я тогда и с Макеем разговаривал, и с Карпенко.
И вот подходит один бывший чиновник шкловского происхождения — получился у нас разговор наполовину всерьез, наполовину в шутку. И говорит мне: «Мы так на тебя рассчитывали. Не ниже вице-премьера ты бы был». Не хочу себя превозносить, но такие слова звучали. Насчет серьезности слов не отвечаю.
«НН»: Ну и во время кампании 2010 года Лукашенко только о вас позитивно отзывался из всех оппозиционных кандидатов.
РК: Да, трижды такое было. Я в метро еду, а тогда еще мобильная связь в метро не работала. Выхожу, вижу на мобильнике шквал звонков. «Слышали, что сказал?» — «Ничего не слышал». — «Говорил, что один Костусёв — честный кандидат».
«НН»: По старой памяти, думаете?
РК: Не только по старой памяти. Это еще и за 2001 год, думаю. В 1995 году меня решились поставить начальником жилищно-коммунального хозяйства Шклова. Шли большие споры, но перевели из старшего механика. Тогда председателем райисполкома был такой Лавренков, он потом был помощником Лукашенко по Могилевской области, и он набирал новую команду.
Я работал в ПМК, у нас было две котельные, одну из них переводили на газ. Но что-то там не успевали. И начали топить на каких-то временных котельных на угле. Люди замерзали в домах прямо-таки. Не хочу бахвалиться, но я не самый плохой инженер. И у меня родилась идея, как срочно разрешить эту ситуацию. И к Новому году я всё наладил — в большой плюс мне всё сработало. Поэтому и назначили, хотя Коноплев, как местный депутат, был очень и очень против. И я там проработал шесть с лишним лет, но после президентских выборов 2001 года меня уволили.
Та кампания была очень сложной для меня. Мы же поддержали Домаша, а оппозиция договорилась на Гончарике. На Сойме БНФ мы почти все выступали за Домаша, но Вечёрко и Ходыко настаивали на Гончарике, они даже в отставку грозились подать, если мы не поддержим Гончарика. И удалось им нас переломить.
«НН»: Руководство БНФ настолько топило за Гончарика?
РК: Еще бы! Я не знаю даже с какой стати. Расскажу тебе интересную вещь: в то время я был вхож в кабинеты самых крупных чиновников: Шклов повсюду уважали, а еще же я пережил «Дожинки» — а это большое событие.
Я был знаком и с министрами, и вице-премьерами, и главами комитетов. И многие чиновники, которые не боялись со мной беседовать откровенно, говорили: «Что же вы наделали, нахрена вам тот Гончарик, почему не Домаш?» Был такой период, когда чиновники были готовы слить Лукашенко, как в 1994 слили Кебича. Но только при условии, чтобы кандидатом был Домаш. Гончарика они не воспринимали никак.
«НН»: Как вы вообще вступили в БНФ, имея такой бэкграунд?
РК: Я же вырос в полностью белорусском окружении. Недавно в «Нашей Ниве» был материал с подборкой песен, я этих людей знаю, я эти песни слышал с детства. Я по-белорусски учился в школе. И я помню, как студенты, возвращаясь из городов, начинали разговаривать в деревне по-русски, а мы их передразнивали. Я вырос в этом всём. Чтобы вы понимали, у меня образование было не только школьное, но и домашнее — я там слышал и о войне, и о коллективизации.
Кажется, шел 1991 год, руководителей хозяйств часто собирали зимой на двухнедельные курсы в Горках. И вечерами всегда собирались за рюмкой, я был самым молодым из всех. Считал за честь посидеть вместе с другими председателями. И как-то я попытался агитировать наших мужиков за БНФ. Сидим мы рядом с Шухновым, он такой солидный, имел награды, сильное хозяйство. И он говорит: «Не агитируй нас за БНФ. Вчера один такой назвал нас, председателей колхозов, тебя в том числе, красными помещиками. И ты хочешь, чтобы мы поддержали БНФ?» Я не понимаю, почему в наших же людях было такое презрительное отношение к колхозникам, к председателям колхозов. Я взглядов своих не изменил, но понял, что село мы проиграли. А многие, особенно минчане, и подхватили это про «красных помещиков».
«НН»: Кто ваши родители?
РК: До войны они окончили четыре класса. У отца брат и отец погибли на войне. Отец уже никуда не пошел. Брат погиб в апреле 1945, а деда снайпер снял у крепости Осовец в Польше. По материнской линии была более богатая семья. Дед был председателем колхоза, прошел и эту войну, и Первую мировую. Он служил в лейб-гвардии, в царских полках. Прабабка моя по материнской линии принимала роды в деревне. У ее сыновей по-разному судьба сложилась. Один, например, женился после войны в Австрии, а мужик той женщины оказался жив, вернулся домой и пристрелил этого Карпа. Если слышали такую поэтессу Раю Боровикову, она моя троюродная сестра.
«НН»: А родители ваши всё же кем были?
РК: Отец был шофером в колхозе. Первая машина когда появилась в колхозе, то на ней ездил отец. А мать — рабочая в полеводстве. Деда по материнской линии в 1944 призвали в армию, он ушел. И как только ушел, умерла моя бабушка. Писали ему письма на фронт, но ни одно не дошло. И после войны дед ни разу не ходил на празднования Дня Победы! Поэтому я понимаю, что это великая победа, но в семье меня воспитывали вот так.
«НН»: Вы служили в армии?
РК: Да, в войсках связи. В учебке был в Полтаве, а потом служил в Томилино под Москвой. Я по сей день прекрасно знаю азбуку Морзе. Я в том полку повидал венгров, немцев, арабов — всех. Но самое главное, что, как лучший радист, я попал на дежурную станцию полка. И ночью по этому приемнику я мог слушать, что хотел: «Голос Америки», радио «Свобода» и т.д. Наверное, и это повлияло.
«НН»: Куда трудоустроились, после того как вас уволили из ЖКХ в 2001-м?
РК: С друзьями мы открыли белорусско-украинскую фирму «Белая Русь», которая занималась гидравликой. Я там отработал директором, кажется, 2,5 года. Небольшая фирма, но я хорошо вписался в нее. Занимались гарантийным обслуживанием гидравлического оборудования в шести областях Беларуси и шести областях России. Но потом украинской стороной было принято решение фирму закрыть. Я знаю почему: освобождалось название «Белая Русь». После закрытия фирмы я еще поработал генеральным директором в конторе друга, тоже занимались гидравликой. Тогда же зарегистрировался предпринимателем в Шклове. И я продержался в качестве ИП до 2008 года. Помнишь, тогда бастовали предприниматели?
«НН»: Конечно.
РК: И я в Могилеве возглавлял этот протест. И меня стали брать за жабры. Дело в том, что со мной работало немало председателей колхозов, совхозов. И спустя какое-то время переставали они со мной сотрудничать. Когда в 2008 году я возглавил протест, то стало понятно, что больше я работать не смогу. И я закрылся. С 2009 года работал в Питере: что-то я там делал, что-то зарабатывал. Ездил и в Россию, и в Украину. Директором компании той был — почему был? он и есть, только в Москву переехал — белорус. Может, ты и знаешь такого: фамилия у него Быков.
«НН»: Помню, он в 2006 году встречи Милинкевича в Питере устраивал.
РК: Именно так! Его прадед и прадед Василя Быкова были братьями. Зарплаты там были небольшие, но мне нужна была работа, чтобы выдвигаться в президенты. Не идти же безработным. Я как-то выкручивался: и статьи писал, и книгу писал, был проект. В 2017 году вышел на пенсию. Моя жена шутит, что Лукашенко пенсионную реформу устроил под меня. Я был первым, кто попал под раздачу. Мне выбросили из стажа учебу, службу в армии, я же офицер запаса. Пока не попал в список неблагонадежных, я успел старшего лейтенанта получить. Чтоб ты знал, я после школы ездил в Ленинград поступать в военное училище.
«НН»: Не поступили?
РК: Сбежал я оттуда. Все детство я мечтал стать военным. Но когда приехал поступать, то меня переклинило, и я стал специально заваливать экзамены. Завалил первый письменный экзамен — думаю: «Ну все, теперь поеду домой». Отдают документы тем, кто завалил, — а мне нет. Спрашиваю: в чем дело? А мне отвечают, что, мол, посмотрели мои данные и характеристики и дают возможность продолжать сдавать экзамены. «Если остальные сдадите, дадим возможность пересдать первый экзамен». Но какие-то высшие силы меня развернули все же. Я бы закончил училище в 1979-м, когда как раз Афган начинался. Что-то меня спасло.
Прихожу сдавать математику. Передо мной преподаватель сидит. Говорю: «Ничего не знаю». — «А ты откуда», — спрашивает преподаватель. «Из Беларуси я». — «А какая область?» — «Могилевская». — «А район?» — «Белыничский». — «Так мы земляки, я из Хотимского, — говорит преподаватель. — Давай, сдавай скорее». — «Не знаю ничего». — «Не знаешь или не хочешь?» Честно сказал, что не хочу. «Ладно, поедешь домой». Не понимаю по сей день, почему я тогда на 180 градусов изменил свое отношение к воинской службе, какие высшие силы повлияли. Меня и в армии агитировали там оставаться. Я был старшим сержантом. Там многое решает школьный запас. В армию идет много троечников и на их фоне я отчетливо выделялся.
«НН»: В настоящее время живете на пенсию?
РК: Да, получаю 412 рублей. Тяжеловато. Других доходов не имеем. Выручает огород. У нас всё своё: яблоки, ягоды, картофель. Жена гряды готовит, а сажаю: капуста, лук, чеснок. И картошка — я за плугом хожу. И ухаживаю за всем сам, я это умею.
«НН»: А живете вы в Могилеве?
РК: Нет, в той могилевской квартире, где я жил, сейчас живет средняя дочь. Официально я живу в Шклове. А жену мою из деревни не вытащить. Зима теплая, дров хватает, говорит: «Не хочу ехать в Шклов». Старшая дочь с внуками живет тоже в Шклове. А сын уехал в Гданьск учиться, там и остался. Зимой я живу в основном в Шклове, летом — в Техтине.
«НН»: Вы единственный оппозиционер, которого, кажется, не боятся принимать у себя и говорить чиновники. Как так вышло?
РК: Я же их много кого знаю. Конечно, в начале 2000-х знал лучше. В 2008 году во время кампании парламентской приехал в один колхоз. Подходит председатель и говорит, что так и так, сейчас сюда приедет председатель облисполкома Борис Батура. Ну встреча закончилась, я выхожу. Вижу — стоит Батура. Думаю, ну что я ему голову дурить буду, человек занятой, прохожу мимо тихонько, собираюсь садиться в машину. А Батура издали мне такой: «Ну что, зазнался? Даже поговорить не хочешь?» Подошел, полчаса проговорили.
Помните, я заступался за нашего могилевского ренька из «Моладзі БНФ», которого хотели исключить из гимназии? Ходил на прием к министру образования Игорю Карпенко. И вот во время «Большого разговора у Лукашенко» Карпенко ко мне подходит и спрашивает: «Ну как у парня дела?» Говорю: «Спасибо, все хорошо, окончил». Но что интересно, все учителя, которые на него наезжали, на следующий учебный год на работу не вышли. Спрашиваю: «Ваших рук дело?» — «Не важно», — отвечает Карпенко.
Почему уважают? Трудно сказать. Я пережил в Шклове двое «Дожинок». Те «Дожинки», что сейчас проводят, это фигня. А в 2000 году перед «Дожинками» Шклов был просто-таки большой строительной площадкой. У меня под контролем было более 300 объектов. Где-то ремонт, где-то строительство.
«НН»: Сколько это продолжалось?
РК: Подготовка началась в 1998 году и закончилось все в сентябре 2000 года. Три года неполных. Что хочу сказать, единственные массовые республиканские «Дожинки», завершившиеся в то время без посадок, прошли в Шклове. В Несвиже посадили, в Речице посадили, в Горках посадили. Всюду сажали.
«НН»: Вы считаете Шклов красивым городом?
РК: Сейчас-то запустили. Когда я работал, то Шклов считался образцовым городом в Могилевской области по благоустройству и передаче опыта. Теперь он таковым не является. Сейчас образцовым городом считаются Белыничи. После меня на посту главы Шкловского ЖКХ до 2017-го сменилось двенадцать руководителей, из них шестеро прошли через отсидки. Сейчас в Шклове шутят, мол, когда увольняли Костусёва, так он напустил какой-то черной магии. Меня увольняли, кстати, в 2001 году по инициативе Журавковой [управделами президента, против которой впоследствии было возбуждено уголовное дело. — НН]. Интересно?
«НН»: Конечно, рассказывайте.
РК: 2001 год, агитационная кампания. Всех руководителей Шкловского района собирают в одном зале, я даже не знал, кто будет выступать. Смотрю: Журавкова, я ее свиду немного знал. Знал и ее биографию еще со времен работы в Чаусском районе, когда на нее завели уголовное дело, но она сбежала в Сибирь и вернулась только в независимую Беларусь. И вот заходит Журавкова такая разряженная и начинает свое выступление: вы, шкловцы, такие молодцы, но среди вас есть такой гад и т.д. Понимаю, что говорит обо мне. Я спокойно встаю. Говорю: «Галина, если вы что-то хотите сказать обо мне, то давайте лично поговорим, и расскажете там обо мне». Она поднимает на меня глаза: «Ой, какой красивый мужчина! И усы как у Александра Григорьевича». Председатель райисполкома говорит: «Потом уже поговорите». Ну и, правда, больше она на меня ничего не говорила. Зато много грязи от нее прозвучало о Мариниче, даже Гончарика не трогала. Мол, крал тот телевизоры, компьютеры, еще там что-то. А я Маринича знал как порядочного человека.
И вот закончилась встреча. Подхожу к Журавковой и говорю, что готов с ней поговорить. Подбегает председатель райисполкома: «Идите в мой кабинет, там есть комната отдыха, поговорите там». Садимся, и она мне говорит: «Григорий Андреевич, почему вы против Александра Григорьевича?» — «А кто вам такое сказал, что я против? Я против того, что происходит в стране». — «А что у нас происходит?» — спрашивает меня. Отвечаю, мол, так вы же сами рассказывали целых два часа, что происходит в стране (а она рассказывала о воровстве). Видел бы ты ее реакцию, вскакивает: «Можете быть свободны, мне с вами больше не о чем говорить». Я понимал, что после этого меня съедят. Весь сентябрь и октябрь перепроверяли всю мою деятельность.
«НН»: Хотели посадить?
РК: Конечно. Я не хочу распальцовку включать, но через меня миллиарды проходили, и я мог ошибиться где-то в расчетах. Но нигде не ошибся.
«НН»: Вам предлагали взятки?
РК: Было и такое. Особенно во время «Дожинок». Много было таких намеков. Хочу сказать, что минимум 50% того, что было запланировано сделать для Шклова, я бы мог еще сделать. В Минске договариваешься с чиновниками на одно, приезжаешь на место, а председатель райисполкома выкидывает то-сё. Жаль было очень. Хочу сказать, что мое членство в БНФ, пожалуй, положительно повлияло на то, что не было ни преступлений, ни взяток.
«НН»: Перед интервью вы говорили, что 9 февраля исполняется 40 лет вашей семейной жизни.
РК: Хорошо помню свадьбу. 9 февраля 1980 года, снега навалило! Познакомились мы в деревне, когда моя двоюродная сестра выходила замуж за родственника моей будущей жены. И я приехал на эту свадьбу из Горок, немного опоздал. Так и познакомились. В мае 79-го познакомились, а в феврале 80-го поженились. У нас в инженеров была такая шутка, что жениться можно только после того, как сопромат сдашь. Получилось: я его сдал — и сразу женился. Жена выросла в Могилеве, а родилась в Дятловским районе, на родине отца. Еще жива моя теща, ей 97 лет.
«НН»: Как вам удается неизменно сохранять такой позитив?
РК: Мой жизненный принцип: улыбаться, как бы тебе не было тяжело на душе, на радость друзьям и назло врагам.
