Писатель и бывший кандидат в президенты Владимир Некляев уже третий месяц в самоизоляции. В интервью «Рыдыё Свабода» он рассказал, как проводит это время, какого он мнения о президентских выборах, почему положительно оценивает выдвижение Бабарико и Цепкало, как работает над новой повестью о вирусе и пандемии, как спорил со шведскими айтишниками.
Фото Сергея Гудилина
«Среди знакомых умерли преимущественно те, кто не обращал внимания ни на какие предостережения»
— Владимир Прокофьевич, затронул ли коронавирус кого-либо из ваших близких или родственников?
— Да, затронул. И многих. Когда пандемия распространяется, как огонь по сухой траве, трудно уберечься.
Я не знаю, какой способ для этого лучше. Но вижу, что среди тех моих знакомых, кто не уберег себя, кто тяжело заболел, кто умер, подавляющее большинство не обращали внимания ни на какие предостережения. Жили так, как привыкли жить, словно ничего не изменилось.
А изменилось всё. Всё, кроме власти, которая упорно доказывает, что нет у нас никакой пандемии, а есть только коронавирусный психоз. И чтобы от него избавиться, лучшее средство — военный парад.
— Как вы вообще оцениваете меры, принимаемые для борьбы с пандемией в Беларуси?
— Парад и есть на сегодняшний момент основная мера. Раньше был трактор, но танк круче трактора. Заболевания пневмонией, как сообщил главнокомандующий белорусскими Вооруженными силами, после прохода танков по Минску сократились вдвое. Еще один парад — и все будем здоровы.
Когда прокомментировать парад во время чумы попросила меня русская служба «Радио Свобода», я прокомментировал его таким стишком:
Не зря сражались наши деды!
Бессмертен подвиг твой, солдат!..
Идет по Минску в день Победы
Коронавирусный парад!
Чеканит шаг за ротой рота!
Ликует и поет народ!..
И в небе имя идиота
В салютах праздничных цветет!
Не стерпел. Ну нельзя при пандемии, эпидемии, да хоть при какой инфекции собирать тысячи людей в одном месте — это вам любой санитар скажет. Нельзя рисковать здоровьем, жизнью людей ради политики. Это вандализм, безумие. Но никто из приближенных к главному вирусологу ему о том не сказал. Все они вслед за ним: «Мы иначе не можем». Так я и подумал: почему? Может, он даже их уже настолько достал, что они подумали: «Ай ладно, пусть весь мир увидит его во всей красе?»
— Выступая за народный карантин, вы самоизолировались. Испытываете ли у вы из-за этого психологические проблемы?
— Меня столько раз изолировали принудительно, что самоизоляция — не худшее, что может быть. Хотя бы потому, что нет в моем доме, как это было под домашним арестом, людей с пистолетами. И утром в очереди в туалет за ними не нужно стоять.
Психологическая усталость, тем не менее, имеет место. Но мне легче, чем другим, ее переносить, потому что я и в самоизоляции занимаюсь тем же, чем занимался до сих пор: пишу. И в чем-то здесь самоизоляция даже на пользу: стороной обходит суета, не отвлекаешься на соблазны.
Самоизоляция, карантин не могут быть бесконечными. Это единственное, в чем я согласен с теми, кто выступает против них. И все чаще думаю: почему научно-технический прогресс, о котором протрубили человечеству во все уши лауреаты всевозможных, включая Нобелевскую, премий, обошел стороной вирусологию? Она разве не наука? А если наука, то как произошло, что всё, чему могут научить нас ее корифеи, — это мыть руки с мылом? Я пытаюсь найти ответ на этот вопрос в новой повести, которую начал писать еще в Швеции.
«Как-то я форсу айтишников не стерпел, спросил: «Знаете, что такое лампочка Ильича?»
— В Швеции вы писали роман о Купале. Повесть о вирусе — это что-то следующее?
— Да. Повесть о том, что есть проблема, которая пока не имеет решения. Не только у нас — во всем мире. Против человечества, пусть из-за неосторожности, из-за случая, но применено бактериологическое оружие, воздействие которого не предсказуемо ни в ближней, ни в далекой (Ковид находят уже даже в сперме) перспективе. И я вижу, как по-разному относятся к этому люди с разным мышлением. Скажем, с гуманитарным — и с технократическим. Я уже не говорю о чисто политическом мышлении, где у каждого исключительно свой интерес.
К сожалению, гуманитарии с их швейцеровской философией «благоговения перед жизнью» в противостоянии с политиками, с технократами проигрывают, что может стать, если уже не стало, причиной мировой катастрофы. Не даром же лабораторию бактериологического оружия в Ухане, куда вкладывали средства и европейцы, и американцы, теперь маскируют под летучую мышь, доказывая, мол, коронавирус — природный, от летучей мыши, а не лабораторный.
— А что опасного в технократическом мышлении?
— Я об этом говорю довольно давно. Об этой опасности — поэма «Зона», написанная еще в 1986 году, сразу после аварии на Чернобыльской АЭС: «Божа! Зь якога рабра вырабіў ты тэхнакрата, на лобе якога таблічка прыбіта: ЭЛІТА!»
Технократия сегодня совсем не то, что имел в виду Платон, определяя ее исключительно как власть умных, образованных. Технократия сегодня экстраполирует свои ценности на все остальные, выработанные человечеством. Опасность сегодняшней технократии в машинном, суженном, дискретном мышлении, которое к тому же неразборчиво в средствах достижения цели. Но это не избавляет людей с таким мышлением от высокомерия, ощущения превосходства над теми, кто, условно говоря, не понимает, почему электрическая лампочка горит. Хотя даже Эйнштейн признавался, что он не понимает почему.
В Швеции я жил в студенческом городке Лунде, где находится университет, в котором учились, пожалуй, все знаменитые ныне шведы. Еще недавно университет был преимущественно гуманитарным, сейчас он почти полностью технический, можно даже сказать, айтишный. Я в нем бывал, читал лекции по культуре. Так вот, у горстки оставшихся там гуманитариев нет того апломба и форса, как у айтишников, зато есть гораздо более глубокое и намного более целостное понимание мира мышления. Как-то я форса айтишников не стерпел, спросил: «Знаете, что такое лампочка Ильича?» Никто, в отличие от гуманитариев, не знал. Я рассказал и добавил, что те, кто сто лет назад подключал те лампочки, были для людей такими же магами, как сегодня они. Хотя на самом деле люди те были просто электриками. Такими же электриками, сказал, и вы станете. Причем, раньше, чем через сто лет.
Ух, что началось! «Да мы не сегодня завтра создадим искусственный интеллект!..» — «На каких принципах?» — «Без принципов!» Вот это, пожалуй, опаснее всего. Без принципов.
Я не уверен, кстати, что создадут. Искусственное можно совершенствовать, но способно ли оно самосовершенствоваться, без чего интеллект не интеллект? Вряд ли Бог такое позволит, понимая, что в таком случае человеческая цивилизация закончится. Не для того он дал нам разум, чтобы мы его потеряли.
Фото Надежды Бужан
«Шведам изначально никто не врал, не говорил, что коронавирус — просто психоз»
— Почему, кстати, в самом начале пандемии вы вернулись из Швеции в Беларусь? Подходы же Минска и Стокгольма довольно схожи.
— Вернулся, потому что здесь, а не там, родные люди. И когда днем и ночью думаешь, переживаешь: как они, что с ними? — то писать, ради чего я и поехал в Швецию, невозможно. В такие времена нужно быть со своими.
Шведы не проводят парадов, не играют в хоккей, собраться одновременно в одном месте могут не более 50 человек. Шведам изначально никто не врал, не говорил, что коронавирус — просто психоз. Власти сразу предупредили, что это тяжелое, с неизбежными жертвами, испытание для нации, к которому нужно быть готовыми. И власти знали, что тоже важно, с чем и к кому обращались. Если принимаются какие-то законы, постановления, решения, то шведы не спорят, правильные они или неправильные, а пунктуально их выполняют. Если решено, что люди, которые в группе риска, сидят по домам, они и сидят, не называя это карантином. Каждый делает то, что обязан делать. А о правильности или неправильности решений они думают до того, как решения приняты. И в том, пожалуй, основное различие между ними и нами в подходах, и не только к проблеме коронавируса.
— Вы поехали в Швецию писать роман о Янке Купале. На каком этапе работа?
— 28 июня 1942 года в лестничный пролет гостиницы «Москва» сбросили наше национальное сознание, имевшее имя Янка Купала. Это трагедия не поэта, а народа, который остановился в своем национальном развитии в сознании тутэйшых. А теперь этому народу доказывают, мол, остановившись, он перегнал все остальное человечество, мол, национальная идея — вещь непродуктивная, время ее прошло. Сегодня это величайший обман, направленный на исчезновение, на уничтожение нации. Ему необходимо всеми силами, включая силы литературы, противостоять. Поэтому и роман о Янке Купале. Он написан. Вот финал только… Раз пять я переделывал его. Время его написания пришлось на пандемию, которой голова забита — и лезет, лезет вирус в текст.
Чтобы не лез, я и начал новую, где тому вирусу место, повесть.
«У нас же как: появляется в политике новый человек, так первая задача — смешать его с грязь»
— В прошлом году вы говорили, что хоть и не в качестве кандидата в президенты, но также будете принимать участие в президентской кампании. Какие были планы и изменились ли они?
— Планы изменились, поэтому сейчас о них можно сказать.
Создавая Белорусский национальный конгресс, мы со Статкевичем имели в виду объединение людей, убежденных, что дальнейшее развитие Беларуси возможно только при смене власти. А значит, люди эти готовы к самым решительным действиям. Призывать к ним должен был единый кандидат в президенты от белорусской демократической оппозиции — только в таком случае эти действия могли быть массовыми и эффективными. Поскольку вероятность регистрации Статкевича в качестве кандидата в президенты была маловероятной, а я в этой роли выступать не собирался, мы решили поддержать Павла Северинца, который через акции протеста против «углубления интеграции» стал неформальным лидером оппозиции.
Но формальным лидером та же оппозиция не позволила ему стать, очередной раз продемонстрировав свою неспособность к решению той задачи, ради которой она существует. Тогда Статкевич сконцентрировался на запасном плане под названием «кандидаты протеста», а я занялся романом о Янке Купале. Как для меня, то, может, оно и к лучшему, а то мог бы остаться и без Площади, и без романа.
Это не означает, что я смирился с властью, которая уничтожает Беларусь. Ни в коем случае и никогда. Как и с пандемией.
— Как вы оцениваете выдвижение кандидатами в президенты айтишника Цепкало и банкира Бабарико?
— Не настолько конспирологически, как большинство тех, кто уже оценил. Мол, Цепкало, который долгое время был близок к Лукашенко, — его спойлер, а Бабарико, который через свой банк с Россией связан, — ставленник Кремля.
Не факт ни то, ни другое. У меня есть собственный опыт. В 2010 году, когда я выдвигался кандидатом в президенты, на меня тоже наклеили ярлык «пророссийский». Причем, как власть, ведь Лукашенко заявил, что у Некляева российские деньги, так и оппозиция, которая доказывала то же самое во всех европейских кабинетах.
У нас же как: появляется в политике новый человек, то первая задача — смешать его с грязью. Вот, мол, Бабарико сказал, что рано или поздно Беларуси придется подписать 31-ю интеграционную карту. Так одно — сказать, другое — подписать. Политическая риторика может быть противоположной политическим намерениям. Так что не слова давайте слушать, а смотреть на действия. А они пока какие?
Цепкало продал дом, чтобы провести избирательную кампанию, а Бабарико покинул пост председателя правления «Белгазпромбанка». И что я по этим действиям — а никаких других пока нет — должен судить? Что хлопцы такие хитрозадые? А почему я не могу думать, что им так же, как когда-то мне, стало стыдно, невмоготу жить той жизнью, которой живем, и они решили ее изменить? Рискнуть, попробовать. Так лучше я буду думать о них лучше, если все хуже думают.
В общении с людьми я всегда исходил из того, что лучше в человеке ошибиться, чем загодя записать его в негодяи. Случались, конечно, ошибки, иногда с серьезными последствиями, но принципа в отношениях с людьми я не менял — и не жалею об этом.
