Я такого точно не помню. Хотя, кажется, прошел полный цикл, был очевидцем того, как всё начиналось.
И вот почему все терпели: всегда находилась какая-нибудь отдушина.
Если «берут» за митинги в Куропатах — можешь пойти на концерт Михалка в парке Горького. Если уж и Михалка с Куллинковичем запретили (а были такие времена) — иди на художественную выставку, которая напомнит тебе, что таких как ты, думающих иначе, — до черта.
Хорошо помню свое удивление, когда пришедшие на мою встречу с читателями в Германии осторожно спрашивали, разрешено ли нам, жителям страны полного счастья, свободно выезжать за железный занавес. Мне тогда казалось, что немцы перегибают. Не всё так плохо.
И я, помню, доказывал, что книгу, например, невозможно полностью запретить в XXI веке, что талантливый текст сильнее всяких запретов.
И вот мы здесь.
В мире текстов, которые признаны экстремистскими.
В мире художественных выставок на темы, далекие от политики (медицина и врачи, комон!), которые закрываются — нет, не комиссией по противодействию порнографии — тогда это стало бы артом, а МЧС.
Год тому назад любой театральный режиссер, любой организатор культурного мероприятия, любой писатель перед автограф-сессией беспокоился: «Только бы пришли, только бы пришли, только бы пришли».
Поскольку зрители, посетители, читатели, пресыщенные разнообразием культурной жизни, проявляли норов и ходили не ко всем.
Теперь тоже беспокоятся.
Но не так.
А вот как: «Только бы не пришли, только бы не пришли».
И речь, разумеется, не о зрителях, посетителях и читателях.
Почти не осталось творческих мероприятий, которые не заканчивались бы синим бусом с тонированными стеклами.
И, главное, абсолютно невозможно предсказать, где, в каком месте, «поступит сигнал».
Вот, казалось бы, ты художник. Или владелец арт-пространства. Где же повод для задержания? Для уголовного дела?
Но всё как в той формуле: когда они пришли за коммунистами, я молчал, потому что я не был коммунистом; когда они пришли за членами профсоюза, я молчал, потому что не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной, вступиться за меня уже было некому.
Впервые отдушин не осталось.
Чем бы ты ни занимался, твоя безопасность не гарантирована. И да, если ты просто устроил Масленицу в Крево, есть шанс, что потом, разобравшись, на тебя даже не заведут уголовного дела.
Проблема в том, что тех, кто хотел бы рискнуть и проверить, больше нет.
Все наиболее активные уехали. Их настолько много, что недавно я заметил: за границей сейчас абсолютно все белорусские музыканты, которых я годами слушал в машине (Nizkiz тогда не было, sorry). Остальные еще пытались работать так, будто новой ситуации не возникло. Но быстро уперлись в потолок.
И невиновных не осталось.
Вы же смотрите: они «выжигают калёным железом» целые направления деятельности. И ты можешь торговать чешскими машинами или кремом «Нивея», но эта ситуация всеобщего запрета дойдет и до тебя. Рано или поздно.
После очередного громкого совещания. От которого обмерли даже те, кому положено быть исполнителями.
Виноваты музыканты, потому что не то поют.
Виноваты спортсмены, потому что не к тому призывали.
Виноваты рекламодатели, потому что не тем дают рекламу.
Виноваты продавцы, потому что якобы не торговали белорусским (разве это правда?).
Виноваты журналисты, потому что они в этой стране всегда виноваты.
Виноваты даже театралы! Театралы, вы слышите? Театралы повсеместно, во всем мире, с шекспировских времен, никогда ни за что не отвечают. Разве что за то, что никто не смеется, когда они шутят. А тут — виноваты в нелояльности.
И подлежат «выжиганию».
Тебя, свободного, самоуверенного, неравнодушного разве что к хорошему кофе с лаймом, от влажного зарешеченного подвала отделяет лишь не так сказанное слово.
Всего один поступок, которого бы год назад даже не заметили.
Жизнь здесь становится плясками над пропастью.
И требует немалого мужества.
Каждый рассвет — небольшой экзамен. Остался ли человеком? Остался ли свободным?
Запрещено всё, включая ведение репортажей с уличных акций.
Запрещено ходить по улицам не в те дни.
Просигналил, увидев своих единомышленников? Имеешь реальную перспективу лишиться прав.
И я вот что думаю.
Те отдушины.
Что были раньше.
Они же объяснялись не благодушием.
Потому что благодушия советская система не знала. А эти… Они просто перенимали всё из прежних, более тоталитарных, но и намного более продуманных времен.
И те прежние дяденьки в роговых очках с отекшими лицами почему-то исходили из того, что быдлу — то есть нам с вами — все же положены некие свистки для выхода эстетического пара. Они не вели войн, они собирались властвовать вечно. И делали так, чтобы власть их оставалась возможной.
Именно поэтому в СССР были «шестидесятники». Вознесенский, Высоцкий, театр на Таганке, Марк Захаров, Андрей Тарковский, и Сахаров, и Адамович, и Короткевич.
Происходящее сейчас — эксперимент по запрещению дышать.
На такой эксперимент не решались даже великие усталые предшественники, которые и заложили фундамент того страха, который снова призван сюда всем управлять.
Разве они были дураками?
