«Создал стачком в БГУ, около трехсот человек было в этом чате»
Никите Марголину 22 года. В этом году он окончил Институт бизнеса БГУ. До этого он никак не участвовал в молодежных или профсоюзных организациях. Активность парня началась параллельно с событиями 2020 года.
Тогда он стал волонтером: начал раздавать желающим белые браслеты. После августовских событий Никита не смог смириться с происходившим в стране и организовал один из самых крупных стачкомов в БГУ.
«Когда я увидел, какое ужасное насилие происходит в стране, решил, что я могу быть полезным. Создал стачком в БГУ, около трехсот человек было в этом чате. Познакомился со студентами-активистами, с которыми мы в последующем пытались налаживать диалог с администрацией университета, — рассказывает парень. — Лично я хотел помогать пострадавшим студентам и тем, кому грозила какая-либо опасность, например угроза отчисления или выговор.
Это была своеобразная попытка урегулирования политического криза на уровне студентов. Хотя глобальные цели не были выполнены, у нас получилось помочь некоторым студентам — отменить выговоры. Также мы поспособствовали, чтобы деканы ездили в РУВД и просили отпустить студентов».
На встречу с Кочановой 3 ноября Никита попал по собственному желанию. У студентов спросили, кто хочет поприсутствовать. Никита вызвался сам. Говорит, что ни капельки не жалеет об этом: смог узнать, что за человек председатель Совета Республики.
«Единственное, что я для себя вынес из встречи — Кочанова верит в то, что говорит, в отличие от многих других чиновников. Либо это та ситуация, когда ты настолько сильно начинаешь верить в ложь, что она становится для тебя истиной, — уверен парень. — Конечно, когда ей задавали вопросы о насилии, ее ответы расходились с фактами.
Моего брата задержали 9 августа возле гимназии №29, где мы стояли и ждали результатов выборов. Нашел его в итоге в Жодино. До сих пор у меня всплывают в голове картинки, как избитые люди выходили с Окрестина. И об этом Наталья Кочанова сказала, что это неправда, такого не было.
В нескольких моментах градус ее высказываний зашкаливал, она переходила на легкий крик. Наверное, у них так принято разговаривать в администрации. Встреча была абсолютна бессмысленна с точки зрения решения каких-либо вопросов.
Признаюсь честно: до встречи у меня были надежды, что мы хотя бы будем услышаны. Но нас не услышали и с нами не согласились. Вышел оттуда в глубоком разочаровании. Помощи ждать неоткуда».
Через несколько недель парня осудили по статье 17.10 КоАП (пропаганда и (или) публичное демонстрирование, изготовление и (или) распространение нацистской символики или атрибутики), оштрафовали на 5 базовых величин.
«Абсолютно надуманное, лживое и высосанное из пальца дело. Я по национальности еврей, и для меня особенно оскорбительным было привлечение именно по этой статье, — отмечает Максим. — В моем протоколе за подписью Карпенкова было сказано, что я активист стачкома БГУ. Какую-то символику нашли на моей старой странице в социальной сети и предъявили мне».
После окончания университета Никита уехал в Киев, а теперь собирается в Израиль, чтобы получить гражданство. Говорит, что из страны уехал, потому что не чувствовал себя в безопасности.
«Много пострадало моих близких друзей за этот год. На допросах звучали мое имя и фамилия. Поэтому за сутки принял решение уезжать, — говорит Никита. — И моя активность прекратилась. Теперь не знаю, как могу помогать белорусам. Да и боль за мою страну никуда не ушла.
Никуда не делось мое обостренное чувство справедливости. Самое ужасное, что я не знаю, как могу на это повлиять и что сделать. Чувствую себя беспомощно.
Сейчас работаю в IT-компании. Работы много. Недавно меня повысили, занимаю руководящую должность.
Времени на себя практически не остается, да и друзьей разбросало по миру. Буду надеяться, что когда-нибудь я смогу вернуться в Беларусь и что белорусский паспорт мне еще понадобится».
Встретился бы Никита с Кочановой через год? Никита говорит, что нет. «Мне нечего ей сказать», — заключает он.
«В голове крутится: «За что? Зачем? Почему?»
Анне Ивановой 21. Она попала на встречу с Кочановой из-за своей активной позиции. На тот момент она училась на факультете философии и социальных наук, а также активно участвовала в студенческой жизни. Курировала танцевальное направление, входила в БРСМ, но говорит, что была пассивным членом: платила только взносы.
«В сентябре 2020 года я познакомилась с активистами БГУ, которые ставили целью диалог между всеми субъектами образовательного процесса в сложившейся ситуации, — рассказывает она. — Как уже дипломированному специалисту, теперь кажется, что события 2020 года выявили ноющий долгое время нарыв, из которого сочилась обида, несправедливость, халатность, безразличие.
Студенты впервые хотели иметь возможность быть взрослыми, быть услышанными. Как сейчас я думаю, это были попытки не столько выражения политических мнений и свобод, сколько выразить дикую обиду».
«К тому же, идеи студенчества были классическими — свобода, равенство и братство. Студентам хотелось в силу недоверия ко всему созданному ранее создавать собственные, альтернативные объединения, в которых была бы возможность прозрачности. Это что касается организаций.
Опять же, в конечном итоге многие чаты превратились в атомный реактор, который взрывается каждый раз, от любого дуновения ветра, от любой информации разной степени достоверности.
Я понимаю, почему так произошло, — из-за той же накопившейся обиды. И как каждая обида, она вызвала агрессию. Мое восприятие очень субъективно, как и у всех, но студенты были достаточно озлоблены на жизнь, на власти, на университет, на все вокруг», — уверена Анна.
К встрече с Кочановой Анна и другие студенты шли планомерно: регулярно общались с представителями университета, с прокурором, с заместителем начальника управления высшего образования из Министерства образования. И вот 3 октября, совершенно неожиданно председатель Совета Республики приехала на геофак БГУ.
«Сама встреча с Кочановой была, как мне кажется, делом времени и, с ее стороны, попыткой оценить обстановку в «полевых условиях», — считает Анна. — После трех часов встречи я поймала себя на мысли, что у меня никогда так не болела голова.
Начиналось все неплохо, у нас был ряд вопросов. Мы их заранее прописали для себя. Само тело каждого вопроса было высвобождено от эмоциональной окраски, никаких обвинений, только, опять же, попытка диалога.
Тактика была вести себя спокойно, спокойно требовать четкого ответа. Кроме нас были и другие студенты. Я не скажу, что они не правы или более радикальны, но они были более озлоблены, это чувствовалось.
Мне хотелось уйти. Разговор был похож на моральное растерзание святой веры у другой стороны. Это как убеждать верующего в несуществовании Христа. Так это выглядело как с одной стороны, так и с другой.
Одна сторона говорила о сфальсифицированных выборах, другая — о том, что никакого насилия не было. И так 2,5 часа».
На встрече Анна вела себя вполне спокойно. Говорит, что из-за меньшей эмоциональности, из-за того, что она не проявляла свою злость активно, ее друзья подумали, что она на другой стороне.
«Резко не осталось у меня никого из тех, с кем я раньше общалась. Ощущала себя, как в старших классах школы, — отмечает она. — Это было тяжело, но мне оставался всего один семестр до диплома. В результате у меня началась невероятно затяжная депрессия.
Да, я не испытала арестов и штрафов, но, я считаю, эта ситуация уничтожила меня именно с той стороны, которая для меня очень важна — со стороны человеческих взаимодействий.
Это было как лакмусовая бумажка, индикатор той «дружбы», которая, как я думала, очень крепкая. Но потом я нашла новых друзей, которые теперь разъехались по всему миру».
Анна получила свой красный диплом психолога и вскоре уехала в Москву: вышла замуж и отправилась за своим любимым. На новом месте она пока не нашла, чем заниматься, говорит, что неожиданно для себя поняла: работать в этой сфере не хочет.
«Можно сказать, что я безработная, но я предпочитаю говорить, что я в творческом поиске. По итогу у меня хэппи-энд — любящий муж и полная свобода. До сих пор мое сердце замирает, когда вижу полицейских и местные автозаки.
Мне тяжело на новом месте, но как и всем. Однако человек такое существо, которое ко всему привыкает. Иногда мне кажется, что я бы уговорила мужа променять эту безумную Москву на Минск, если бы политическая ситуация была другой», — убеждена девушка.
Анна Иванова считает: всё, что могла сделать двадцатилетняя девушка на тот момент, — она сделала.
«Мне остается только пожелать людям слышать других людей, в конечном итоге нам жить с ними и среди них. Как относиться к ближнему — дело каждого, но прежде всего нужно попытаться их услышать, — считает бывшая студентка. — Тогда многие вопросы найдут свой ответ.
Тем, кто остался, чтобы продолжать строить новую Беларусь, я желаю только счастья, Я верю в них. Я сейчас не читаю новости, оторвалась от политики, не могу…
Если бы у меня была возможность поговорить с Кочановой снова, то я бы даже и не смогла задать конкретный вопрос. В голове крутится: «За что? Зачем? Почему?».
«Если Кочанову будут судить, приду и посмотрю, что будет говорить она»
Алине Болбас 21 год. Во время встречи с Кочановой она училась на третьем курсе факультета журналистики БГУ.
«С начала своей студенческой жизни я входила в организацию «Задзіночанне беларускіх студэнтаў». Там мы устраивали разные активности, а с начала лета 2020 года я помогала им организовывать мероприятия, — говорит Алина. — Также я ходила на акции и марши, начиная с момента, когда задержали Виктора Бабарико. А когда началась учеба, участвовала в студенческом движении в университете.
Основная задумка этого движения была в том, чтобы большинство студентов поддержало идею: нельзя оставаться в стороне от происходящих событий. И, по крайней мере, вывести людей на забастовку. Это был глобальный план.
Если говорить о локальном, то мы как студенты журфака задавали вопросы деканше по поводу задержаний журналистов и хотели от нее услышать четкий ответ. Также устраивали несколько встреч с журналистами не на территории журфака. Но все равно администрация факультета журналистики заставила нас писать объяснительные даже за это. Сложилось впечатление, что в университете к нам относятся как к школьникам. Как будто бы мы тупые».
На встречу с Кочановой Алину пригласил заместитель декана по воспитательной работе. Он позвонил ей и предложил прийти на разговор с ректором. Для нее предложение было очень неожиданным, но Алина согласилась.
«Я тогда уже знала по нашим внутренним источникам, что будет встреча не с ректором, а с Кочановой, — говорит она. — После встречи я испытывала сильную злость. Было ощущение, что нас считают идиотами, которые ничего не понимают. Смотришь на эту власть сблизи, а понимаешь, что они совсем от тебя далеко. Оторваны от реальности».
После той встречи прошел год и за это время жизнь девушки кардинально изменилась. На всю страну прогремело «дело студентов». Алина узнала, что на допросах студентов стала часто звучать ее фамилия, поэтому приняла трудное для себя решение — уехать в Киев.
«Сейчас я работаю журналистом, учусь в Европейском гуманитарном университете на программе «Медиа и коммуникация» на заочном. Люди в Киеве тоже рядом: большинство знакомых и друзей уехало, — говорит белоруска. — Только родители в Беларуси остались. Не видела их уже год. Конечно, они скучают, но что поделаешь. Еще я завела кошку. Хотелось компенсировать огромное чувство одиночества, поэтому взяла ее. Фактически в жизни за это время изменилось всё».
Скорый и внезапный переезд был для Алины шоком. Девушке пришлось ходить к психологу и пить антидепрессанты.
«Психологически было тяжело. Закрываешь глаза и начинаешь плакать. Я пошла к психологу и начала принимать антидепрессанты. Стало получше. Помогало еще то, что нас переехало много, — говорит девушка. — Сообщество белорусов здесь большое.
Самым трудным для меня было осознание того, что я не могу вернуться. Но надежда есть. С одной стороны, грустно, что пришлось бросать всё. Но это не тюрьма. Это не та цена. Анализируя последние события, у меня только мысли, что нужно было делать больше…
Знаете, прошел год, но если бы я увидела Наталью Кочанову сейчас, я бы не нашлась, что ей сказать. Если ее будут судить, приду и посмотрю, что будет говорить она».
