Петр Рудковский. Фото racyja.com
«Авторитарная система у нас оформилась в конце 1996 года»
«Наша Нива»: Какие формы политического режима претерпела Беларусь за время своей независимости? Какие признаки позволяют об этом говорить?
Петр Рудковский: Я оперирую трехэлементным разделением: на демократические, гибридные и авторитарные режимы. В первой половине 90-х в Беларуси был гибридный режим: существовала политическая конкуренция, поле игры было неровным.
Номенклатура, стержнем которой был Совет министров, находилась в более выигрышном положении, чем конкуренты. Но показатель демократии был вполне приличный. По некоторым индексам, уровень демократии был выше, чем, например, в Хорватии.
После прихода к власти Лукашенко еще полтора года режим оставался гибридным. Можно объяснить, в чем он заключался, на примере шахмат. Представим себе, что на старте у одного шахматиста все фигуры, а у другого — только половина. Условия неравные, но правила игры в основном действуют. При большом таланте или хорошем стечении обстоятельств у оппонентов есть шанс выиграть.
Если снова переносить на политику: у правящей группы есть ряд стартовых преимуществ — финансовых, медийных, административных. Но базовые демократические правила в основном тоже действуют. В частности, во время выборов нет массовых фальсификаций. Махинации, если и имеют место, то они тонкие и не очень масштабные (например, подкуп избирателей, избирательные карусели).
Лукашенко в 1994 году выиграл выборы в условиях нечестной конкуренции: тогда административный ресурс работал в пользу группы Кебича. Но, несмотря на неравные стартовые условия, Лукашенко сумел победить.
Настоящий государственник и патриот на его месте попытался бы использовать этот выигрыш для укрепления демократических институтов. Лукашенко же пошел в обратном направлении: ликвидировал их.
В конце 1996 года у нас оформилась авторитарная система. В зависимости от периода, режим был или более жесткий, или более мягкий. Два периода относительной либерализации в рамках авторитаризма — это 2008—2010 и 2014—2019 годы.
Фото Сергея Гудилина.
«Террор (запугивание) — постоянный элемент практически любой автократии»
«НН»: Какая особенность у белорусской автократии?
ПР: Чрезвычайно высокая степень персонализации — концентрация власти в руках одного человека. По данным Института V-Dem (Varieties of Democracy), индекс персонализации государственной власти в Беларуси даже выше, чем в Саудовской Аравии с ее абсолютной монархией. Былая характеристика Зенона Позняка здесь вполне уместна: «Еще не Бог, но уже и не Папа».
Еще одна особенность — отсутствие партии власти: то есть сильной и влиятельной партии, которая поддерживает президента и играет ключевую роль в государственных структурах: прежде всего парламенте, местных органах власти.
Абсолютное большинство современных автократий функционируют при помощи партии власти. Такие есть в России («Единая Россия»), в Казахстане («Нур Отан»), Азербайджане («Новый Азербайджан»). В Венесуэле, Северной Корее, Китае, Таджикистане, Туркменистане, Узбекистане, на Кубе тоже есть партии власти (правда, их роль и политическая значимость варьируются).
В Беларуси такой партии нет, но в сентябре Давыдько заявил j решимости создать таковую в обозримом будущем. Сам Лукашенко, по всей видимости, не особо жаждет появления такой партии.
«НН»: Отдельные эксперты называют происходящее в Беларуси террором…
ПР: Террор, то есть запугивание, — это постоянный элемент практически любой автократии. Вопрос здесь в масштабе. В Мьянме в течение последних десяти месяцев со времени военного переворота было убито более тысячи протестующих.
В Сингапуре за период с 1950-го по 2015-й при наиболее скрупулезных подсчетах было 1315 политических задержаний, а умерли в контексте политического преследования за весь этот период трое. В первом случае мы имеем дело с систематическим и брутальным запугиванием общества, во втором — с точечным прессингом. По меркам автократий — довольно мягким.
Белорусский режим, к сожалению, ближе к Мьянме, но он не перешел в стадию массовых убийств граждан. Поэтому я бы говорил, что мы наблюдаем автократию с элементами террора.
«Люди доверили власть конкретному человеку, а тот растоптал это доверие»
«НН»: Что позволило оформиться репрессивной системе в Беларуси?
ПР: Если смотреть с перспективы конкретных лиц, повлиявших на историко-политический процесс, безусловно, Лукашенко и его белорусские и российские союзники несут большую ответственность за установление системы фальши и репрессий.
Не приуменьшая роли персональной ответственности, обращу все же внимание на то, что установление демократического строя — это почти всегда долгий процесс, который растягивается на десятилетия.
В Аргентине первые попытки воплотить демократические принципы были предприняты уже в 1857 году. Но прошло более ста лет, пока установилась стабильная демократия, ведущая отсчет с 1984 года. В Тунисе демократические перемены произошли очень быстро, всего за десять месяцев, но в этом году мы наблюдаем тренд на автократизацию.
Что ж, 95% истории человечества характеризуется существованием в условиях различных форм автократии. У человечества в целом еще совсем мало опыта жизни в демократии.
«НН»: О Беларуси часто говорят: у народа был и есть запрос на «сильную руку». То есть белорусы сами виноваты во многом?
ПР: Запрос на «сильную руку» — одно, а отношение к пыткам и убийствам — совсем другое. Да, в Беларуси длительное время был запрос на «сильную руку». Правда, в разные времена были разные мотивы для этого. В 90-х большинство хотело стабильности и порядка, восстановления, по крайней мере, советских стандартов жизни. В нулевых — экономический рост у многих ассоциировался именно с эффектом «сильной руки».
Белорусы хотели не много — просто эффективной власти. В ситуации политической безальтернативности именно «сильная рука» Лукашенко воспринималась многими как более-менее эффективная.
Но достаточно было полуторамесячного присутствия на политической сцене Виктора Бабарико, как Лукашенко вдруг стал героем мемов про 3%.
Ясно, что в реальности его поддержка была (и остается) не очень-то маленькой: в районе 15—30%, но в ситуации появления веры в альтернативу вся харизма «сильной руки» теряет всякую силу.
Слабый, мягкий руководитель не есть идеалом государственного деятеля. И это нормально, что люди во многих обществах отдают предпочтение «сильным». Маргарет Тэтчер — сильный, бывало даже, жесткий лидер. Ли Куан Ю (премьер Сингапура в 70—80-х) — тоже. Иное дело, что ориентация на «сильных» имеет свои риски.
Я это к тому, что да, в становлении режима Лукашенко запрос белорусов на «сильную руку» сыграл большую роль, но это не значит, что запрос на сильную власть является автоматически чем-то позорным. Люди доверили власть конкретному человеку, а тот растоптал это доверие. Вот в чем проблема.
«НН»: Повлияло ли каким-либо образом на оформление сегодняшнего белорусского режима то, что мы — наследники СССР?
ПР: Очень слабая национальная идентичность, отсутствие опыта жизни в условиях рыночной экономики и ментальная привязка к России — это обусловило эффект колеи, установку на интеграцию с Россией и непонимание смысла национального возрождения.
«НН»: На территории Беларуси хоть когда-нибудь пробовали демократию на вкус?
ПР: Демократия в современном понимании предусматривает как минимум две вещи: возможность всех взрослых граждан принимать участие в выборе высшего руководства страны, наличие гражданских прав и свобод.
Демократии в таком понимании на территории Беларуси никогда не было. Но были некие прототипы: шляхетская демократия Речи Посполитой, демократический проект БНР, культурный плюрализм БССР в первой половине 20-х годов ХХ века.
«НН»: Без чего не смог бы существовать такой политический строй? Что помогает ему удерживаться?
ПР: В течение первых 10—15 лет режим имел хорошую базу: широкая общественная поддержка, социальный контракт (безопасность и экономический рост в обмен на аполитичность), а также Кремль, который страховал режим в критические моменты. В 2014—2019 гг. первые две опоры стали проблематичными, но появились две другие: дипломатические успехи в контексте российско-украинского конфликта и экономическая либерализация.
В 2020 году все указанные факторы стабильности режима рухнули, за исключением одного — подстраховки Кремля. Она в свою очередь оказывает влияние на позицию чиновников и силовиков. Без подстраховки Кремля режиму было бы очень сложно выстоять в 2020 году. Не могу исключить, что каким-то чудом он выстоял бы, но шансы были бы мизерными.
«В 24% случаев основным фактором падения автократий были чрезмерно жестокие репрессии, а в 17% — международный авантюризм»
«НН»: Как еще события 2020-го повлияли на трансформацию политического строя в нашей стране? Без них дошли бы мы до сегодняшнего размаха репрессий настолько быстро?
ПР: Авторитаризм держится на трех столпах: легитимность (популярность в народе или экономические успехи), репрессии и лояльность элит (прежде всего экономистов, технократов и силовиков). В 2020 году первый столп почти полностью рухнул, а третий сильно покрошился. Я имею в виду уход многих профессионалов из государственных структур. В такой ситуации закономерным стало усиление второго столпа — репрессивной системы.
Есть считанные случаи в истории: сталинизм, режим Мао — когда в течение длительного времени режиму удавалось продержаться в основном за счет второго столпа — репрессий. Но это скорее исключение, чем правило.
Чтобы перезапуститься, режиму требуется восстановить легитимность (хотя бы за счет экономического роста) и приостановить отток профессионалов. Перспективы здесь очень тусклые. Возможно, что режим уже стал заложником репрессий: ситуация, когда их ослабление означает высокий риск народного возмущения, а их продолжение — разрушение остатков легитимности и дальнейший отток профессионалов.
«НН»: Какую новую форму может принять сегодняшний политический строй в Беларуси?
ПР: На данный момент, судя по всему, у Лукашенко две перспективы выживания: дальнейшая президентура или правление при помощи Всебелорусского народного собрания. Первый сценарий — основной, второй — запасной. Осуществится ли один из них и будет ли успешным, сложно сказать. Оба сценария не могут быть успешно реализованными без восстановления легитимности и привлечения в систему профессионалов. А это очень проблемные вопросы.
Исследование одного из ведущих политологов Даниэля Трейсмана показывает, что в 24% основным фактором падения автократий были чрезмерно жестокие репрессии, а в 17% — международный авантюризм. В нашем случае эти два фактора уже присутствуют.
Репрессии, применительно к европейской стране XXI века, просто беспрецедентные по своей жестокости. Сейчас на это накладывается авантюризм с мигрантами. Существует вероятность серьезного конфликта с Украиной. По этим двум факторам — чрезмерные репрессии и международный авантюризм — режим попадает в группу риска.
Но нет таких факторов, которые на 100% предопределяют падение режимов. Многое зависит от стечения обстоятельств — так называемых черных лебедей, т.е. факторов, которые невозможно предсказать ни в плане того, какого они типа, ни в плане вероятности их появления.
