Тони Шеридан.
Шеридан (справа) с «битлами» в гамбургские времена.
Харрисон, Маккартни, Старр, Шеридан и Леннон.
Тони не хочет в шоу-бизнес, ему нравится быть «бродягой».
Альбом «Ранние записи The Beatles с Тони Шериданом» найдется у любого любителя ливерпульской четверки. Первый раз в студию «битлы» попали именно как группа, сопровождавшая певца — Тони Шеридана. Именно с ним они выступали в знаменитом гамбургском Star Club. Тони Шеридан поделился с «Нашей Нивой» воспоминаниями о тех временах.
«Наша Нива»: В начале 60-х Гамбург был рок-столицей мира. Почему так вышло?
Тони Шеридан: В то время в Британии и США все звукозаписывающие компании, менеджеры, радио- и телеведущие, говорили, что рок-н-роллу осталось жить максимум год .Особенно в Нью-Йорке музыкальные боссы стремились убить эту музыку. И тогда британские музыканты начали ездить в Гамбург. Я туда поехал на два месяца, и вот даже сейчас живу в Гамбурге. Мы играли по восемь часов, всю ночь напролет и так месяцами. Другого подобного место в мире просто не было. Именно в Гамбурге мы перестали копировать исполнителей классического рок-н-ролла. Брали скелет песни, и «нанизывали» на него свое «мясо».
Гамбургские клубы были чем то вроде Академии молодых музыкантов, и с них началась музыкальная революция 60-х.
Ставшая классикой композиция, записанная совместно с The Beatles
«НН»: Вы выступали с The Beatles, Gerry & The Pacemakers....
ТШ: Тогда все играли со всеми.
Война закончилась не так давно, и британцам, которые ехали в Гамбург, «к врагам», трудно было интегрироваться в немецкое общество. Но мы тогда были почти детьми, нам было по 20 лет, и мы понимали, что мы и немецкая молодежь никакие не враги.Благодаря музыке, мы не стали ненавидеть друг друга.
В Германии за 12 лет власти Гитлера не было креативности, не было литературы, искусства — все запрещалось.Там ощущался культурный голод, немцы постепенно открывали для себя джаз и ритм-н-блюз. Абсолютно никто в Гамбурге не исполнял рок-н-ролл до нашего приезда.
«НН»: Когда вы впервые встретились с The Beatles, можно было предсказать их дальнейший успех?
ТШ: Нет-нет-нет! Когда тебе двадцать, а ты встречаешь таких же двадцатилетних, и все вы музыкальные фанаты с гигантским эго и большой любовью к своему делу, то вы стремитесь создать совместно что-нибудь, обозначить свою территорию, заставить все кругом двигаться.
Никто даже не задумывался о будущем The Beatles. Все же считали что рок-н-ролл вот-вот умрет. У «битлов» была депрессия — они не видели света в конце туннеля.
«НН»: Насколько трудно было выдерживать восьмичасовые концерты?
ТШ: Это была тяжелая работа, но нам надо было как-то выживать, постоянно быть бодрыми.
«НН»: А с оплатой как?
ТШ:
Мы получали приблизительно как клерки в банке.
«НН»: Правда ли, что Ринго Старр начинал выступать с вами, а не с The Beatles?
ТШ: Да, он начинал у меня.
Ринго был очень ленив. Когда он играл в нашей группе, мы все время должны были давать ему пинка, чтобы он играл лучше.Барабанщики вообще ленивые люди... В The Beatles ударником тогда был Пит Бест, очень важный человек в их ливерпульские времена. Но
без Ринго не было бы The Beatles. Это была бы обычный группа: с другим барабанщиком им бы не удалось создать вот эту химию и магию музыки.Пит до сих пор не понимает — большая его заслуга в том, что он «дал дорогу» Ринго. Уже хотя бы ради этого можно было родиться! Но Пит обижен на судьбу и поныне.
Sweet Georgia Brown
«НН»: Джордж Харрисон однажды сказал: всему, что умел, он научился у вас.
ТШ: Ну, не знаю. Нас никто никогда не учил — это была наша проблема. Мы учились, слушая Элвиса и Джерри Ли Льюиса, мы набирались знаний по кусочкам, всюду, где только могли. Но
когда играешь по восемь часов в день, в определенный момент понимаешь, что вот оно — зазвучало. Нечто новое, что ты сам изобрел.
«НН»: У Джона Леннона всегда был тяжелый характер. Проявлялось ли это в гамбургские времена?
ТШ: У Джона было сложное детство: смерть матери, отец который бросил семью... Самым счастливым был Джордж Харрисон. Да и у Пола много хорошего в жизни было. Пол в детстве пропустил через себя всю существовавшую тогда музыку— потому он и был лучшим музыкантом в The Beatles.
Мы все родились во время войны, и это наложило на нас отпечаток и осталось с нами на всю жизнь. После войны никакого «света» в жизни не было, пока мы не столкнулись с рок-н-роллом.Особенно, когда мы услышали Элвиса. Мы энергию, которую другие тратят на девушек, выплеснули на то, чтобы сделать эту музыку своей.
«НН»: После громкого успеха «битлов» в Британии — почему вы к ним не вернулись?
ТШ: Они меня звали с собой в Ливерпуль, говорили, что там можно работать так же, как мы работали в Гамбурге. Говорили, что мы вместе классно звучим и выглядим. Но я сказал «нет». У меня контракт на запись в Гамбурге, с чего бы мне возвращаться...
Когда они стали суперзнаменитыми, я был за них очень рад. Хотя, когда с коллегами услышал их первые синглы — Love me Do и Please, Please me, мы все не могли понять, что это такое? Поют какое-то дерьмо.«Люби, люби меня» — на кого они рассчитывают? На девушек-подростков? Но это была стратегия. Смена и имиджа, и музыки. От них отказались все звукозаписывающие компании, единственная, которая согласилась с ними работать — EMI. Их продюсер Джордж Мартин настоящий волшебник, но даже он не мог представить, в какую легенду они превратятся. После первых синглов «битлы» начали создавать гениальную музыку.
«НН»: Но вы ведь также изменили свою музыку в 60-х?
ТШ: Да, я всегда любил джаз, Рэя Чарльза. Мы все слушали американскую музыку в детстве. В Англии было много американских солдат, возвращавшихся из Германии. Они привезли нам свою музыку — именно тогда я впервые услышал джаз, Синатру.
Разница между англичанами и американцами была большой. Американцы были позитивнее. Англичане не улыбались, а американцы были веселыми и очень нравились девушкам.
Выступление в Star Club через пятьдесят лет
«НН»: Вы и сами выступали на фронте — во Вьетнаме.
ТШ: Я пробыл там восемнадцать месяцев и почти сошел с ума — на войне вообще трудно не сойти с ума. Довольно быстро я понял, что
музыка отбивает охоту воевать. От нее хочется домой. Однажды мы на Рождество исполняли White Christmas, и солдаты просто плакали...
В конце 1967 г. английские газеты дали информацию, что я погиб во Вьетнаме. Я сразу же написал матери, что со мной все в порядке, но она не поверила, и, чтобы ее убедить, мне пришлось ехать в Германию. В свое время она не могла поверить, что я поеду в Германию петь для «врагов», а потом — на следующую войну, чтобы петь для американцев.
«НН»: Чем вы занимаетесь сейчас?
ТШ: Знаете, я никогда не хотел становиться «звездой», всегда был этаким бродягой. Мне неинтересно попадать в чарт-листы, я выступаю, записываю музыку. Мы писали вместе с женой, но в сентябре прошлого года она умерла, и я до сих пор не могу оправиться, очень переживаю... Вот, ездил в Индию, искал себе гуру.
Я никогда не хотел попасть в шоу-бизнес, бегать между звукозаписывающими компаниями. Мне нравится оставаться свободным. Я выступаю по всему миру.
Кстати, в Санкт-Петербурге, в России, пришлось играть с белорусами.Парень, с которым мы работали в России, сказал: «Я приведу тебе двух прекрасных гитаристов». Они приехали из Беларуси. Мы с ними шикарно сыгрались. Однако финансовые проблемы не позволили нам играть вместе и дальше — так, чтобы мы могли поработать пару месяцев и записать альбом. Жаль, мне бы очень этого хотелось — они меня вдохновили.
Имен их у меня не сохранилось, но если они прочтут нашу беседу, они найдутся.
Тот самый концерт в Санкт-Петербурге
«НН»: Поддерживаете ли вы теперь отношения с Полом и Ринго?
ТШ: Не особенно. Я собирался на семидесятилетие Ринго, но не вышло — были другие дела. Пару лет назад мы виделись с Полом, когда он приезжал в Гамбург. Поговорили о молодости, вспомнили старые времена, обсудили наших старых знакомых... Но это, скажу честно, очень скучно.
Пол он, знаете, сентиментальный, любит возвращаться в «старые времена», а я живу сегодняшним днем, и не очень люблю вспоминать тот Гамбург.
