«Мы не знали друг друга до этого лета», — улыбаются Ольга и Александр. Точнее, правда, будет сказать не до лета, а до зимы 2020-го. Два, казалось бы, совершенно разных человека познакомились во время своей борьбы с системой, влюбились, прошли через СИЗО, а потом бежали через лес из страны, переходили реку. История, достойная если не экранизации, то романтической повести.
«В 2020 году было ощущение: что-то произойдет»
Александру Добриянику 39 лет. Уроженец Слонима, с 2014 года он жил в Минске, работал на рынке. Помогал частнику, который занимался оптовой торговлей орехов и сухофруктов.
41-летняя Ольга Агеева работала медсестрой в минской поликлинике. Знакомы они не были.
Александр давно проявлял активность: в 2006 году он собирал подписи за Козулина, был членом его инициативной группы.
«В 2010 году я просто следил за выборами, потому что мне не понравился никто из кандидатов. То же и на выборах в 2015 году, — говорит Добрияник. — А в 2020 году, когда весной начались задержания активистов, Тихановского, я понял, что надо чем-то помогать.
Начал распространять листовки инициативы «Честные люди» — печатал их сначала на маленьком домашнем струйном принтере».
«Я вообще была аполитичной до 2014 года, — рассказывает о себе Ольга Агеева. — А когда Россия напала на Украину, появилось много вопросов. Я понимала, что в стране все не так, как надо, что повсюду показуха, но активного участия ни в чем сначала я не принимала.
Только уже в 2019 году я пошла на День Воли и на протест против интеграции с Россией, который организовывал Павел Северинец.
В 2020 году у меня уже было ощущение: что-то произойдет. Напряженность была видна и в социальных сетях, и в обществе. В моей поликлинике среди медиков тоже начали ходить разговоры, что в этом году надо высказать свою позицию. Потом начались задержания, возбуждались дела — и стало понятно, что народ молчать не будет».
Летом 2020 Ольга была на реабилитации: ей провели сложную операцию на позвоночнике. И непосредственно в клинике она проголосовала за Светлану Тихановскую.
«А я проголосовать не успел, потому что для этого нужно было ехать в Слоним, я же решил остаться в Минске, так как понимал, что выборы сфальсифицируют — и люди выйдут, — говорит Александр. — Вечером не смог попасть к стеле, был на Романовской слободе, у Немиги, где разгоняли силовики. И успел убежать.
10-го я снова вышел. Причем, взял свою сестру — она немного старше меня и раньше была совершенно аполитичным человеком. Взял с собой, чтобы она увидела задержания, увидела, что протестующие не какие-то наркоманы и алкоголики. Она увидела разгоны и задержания на Немиге и поняла, что происходит».
Если Александр видел послевыборные события своими глазами, то Ольга следила за событиями в интернете.
«То, что было после выборов, стало шоком. Я не ожидала, что выйдет столько людей, если честно. Шоком было и насилие. Я плакала, Это было очень тяжело», — говорит она.
Потом начались марши, дворовые чаты и встречи, длительные протесты. Александр рассказывает, что участвовал во всех маршах, кроме двух, когда был на Окрестина. Ольга, по ее словам, «с конца августа иногда выходила на прогулку». После операции она передвигалась с трудом, даже ходила с тростью.
«Стало понятно, что страна переступила некий барьер. Всё, пути назад нет. Невозможно перевернуть страницу», — вспоминают и Александр, и Ольга.
«Уголовка — значит иду правильным путем, значит вручили мне знак качества»
Первый раз Александра Добрияника задержали 27 августа возле Красного костела.
«Тогда еще задерживали только мужчин, а женщин не трогали. Нас попросили зайти в автозаки, пообещали, что через три часа всех отпустят, — рассказывает он. — Развезли по РУВД, но отпустили только журналистов и подписавших протокол. Я подписывать не стал — меня и таких же, как я, отвезли на Окрестина. Затем суд — и 9 суток.
Второй раз был 13 сентября на «Марше героев», когда протестующие пошли к Дроздам.
«Меня задержали на Нарочанской: там было человек 200 протестующих. Тогда девушки встали в сцепку перед мужчинами, чтобы защитить, — вспоминает Добрияник. — Я, если честно, там и сам немного «натворил делов»: когда омоновец стал тащить стоявшую передо мною девочку, я сорвал с него балаклаву…
Нас все же задержали, привезли в Центральное РУВД, поставили на колени, лбом в землю и начали делить «на квадраты». В этом квадрате «активисты», в другом — «обычные». За то, что я снял балаклаву с омоновца, в «квадрат активистов» и попал. Меня жестоко избили, сломали нос.
Активистов определяли по белой одежде. Почему? Потому что была ориентировка, что где-то кто-то подрался с омоновцем. К нам даже приводили того омоновца, перевязанного, в крови, чтобы он опознал того, кто бил. Опознал ли он кого-нибудь, я, правда, не знаю.
Потом суд, мне 10 суток. Интересно, что я сидел в той самой камере, которую после Азаренок показывал в своем репортаже с Окрестина. Я, кстати, из окна той камеры вывешивал самодельный бело-красно-белый флажок: белая салфетка, красная полоска из какого-то журнала, который был в камере, все это склеил мылом. Дня три он точно висел».
17 сентября Александр узнал, что на сей раз он фигурант уголовного дела по статье 342 (участие в нарушении общественного порядка). Его вывезли в Жодино, но оттуда отпустили.
«Я понял, что теперь выходить на уличные акции мне опасно, потому что если снова задержат, то уже не выпустят. Поэтому решил вплотную заняться изданием и распространением листовок, — говорит Александр. — Купил на свои деньги первый принтер, начал печатать листовки, газеты, наклейки. При этом продолжал работать. Иногда не спал ночами, потому что после работы до утра занимался листовками.
Страшно мне не было — наоборот, была злость и обида. Уголовка — ну и уголовка, значит иду правильным путем, значит вручили мне знак качества».
«Пригласила к себе на борщ»
Тем временем Ольге стало получше. Она также решила действовать — зарегистрировалась как волонтер офиса Светланы Тихановской, чтобы распространять листовки. Разносила их по подъездам, почтовым ящикам.
«На тот момент у меня был уже третий принтер, на него мы скинулись со знакомыми. Сами себя мы называли объединением «Агитпартизаны». Объемы были такие, которых никто не ожидал: листовки печатали тысячами, — улыбается Александр. — Также устраивали дворовые марши, чаепития, флешмобы с жителями своего района, с соседними».
Кажется, в конце осени многие уже скептически смотрели на перспективы протестов. Но не все. Тогда была не то что надежда — была вера, что все получится, что все не напрасно, как говорят Александр и Ольга.
«Я надеялся, что силовые структуры арестуют Лукашенко, что вернется Тихановская», — вспоминает Александр.
«Я уже понимала, что эта борьба надолго, — вспоминает Ольга. — Верила в перемены, но видела: не будет сразу хорошо, но ведь не будет и того, что было раньше».
Так прошел ноябрь. И однажды Александру дали контакт Ольги — мол, она распространяет листовки, передай, сколько ей нужно.
«Я напечатал, прибежал на место встречи. Смотрю — стоит девушка, кажется, совсем молодая, с бело-красно-белыми серьгами. Я сунул ей листовки, говорю: «Красивые сережки!» И побежал дальше по своим делам», — рассказывает Александр о первой встрече.
Так встречались еще несколько раз, исключительно по делам. Но какая-то искра уже проскочила.
«Я думал: «Ого, такая девчонка, молодая, хрупкая и участвует в борьбе тоже», — вспоминает Александр.
«А я иногда думала: «Блин, листовки у меня еще не закончились, но такой классный парень… Закажу у него еще!»— смеется Ольга.
Однажды Александр пригласил Ольгу на районный флешмоб. Она пришла, но оделась очень легко, на случай, если приедут силовики и придется убегать. Само собой, она замерзла и начала намекать Александру, что неплохо бы зайти не то что к нему в гости — хотя бы в подъезд, просто согреться.
«А я уже знал, что бывали моменты, когда силовики засылали девушек знакомиться с активистами. Потом такая девушка приглашает активиста на кофе, он приезжает — там его и принимают. А у меня же дома принтер, всё остальное… Поэтому говорю Ольге: «Я тебя проведу до остановки, сейчас сядешь в автобус, там и погреешься», — рассказывает он.
Ольга, может, немного и обиделась, но решила, что нужно проявить инициативу: «Я подумала: живет один, что он там ест? Ну и пригласила к себе на борщ в начале декабря».
Александр пришел, увидел большие бело-красно-белые шторы, наклейки на холодильнике — и тогда понял, что Ольга «из своих».
С тех пор и закрутилось. Новый год встречали еще порознь, но уже в феврале съехались, начали жить в квартире Александра. Ольга тогда уже не работала — не стала продлевать контракт еще осенью, из-за длительной реабилитации после операции. Поэтому помогала в «подпольной типографии».
«Было много заказов на листовки. Саша шел на работу, я печатала с утра до вечера, когда он возвращался, то печатал уже он до глубокой ночи, — говорит Ольга. — У нас принтер работал с 8 утра до полуночи. И мы чувствовали, что делаем что-то важное, что-то значимое, так как листовки распространялись по всей стране».
«Я предупредил Ольгу, что на мне висит уголовка. Ее это не испугало. Всё, что она спросила: «У тебя есть кто-нибудь, кто будет заботиться, если посадят?» — вспоминает Александр.
Его посадили весной.
«Ночью мы спали в кровати, а силовик сидел рядом в кресле»
По уголовному делу Александра несколько раз вызывали на допросы еще осенью 2020-го. Очередной раз вызвали в апреле 2021-го. Он ушел — и люди, представившиеся как ДФР, заявили, что у Александра дома сейчас будет обыск.
«В итоге мне предложили сотрудничество, — говорит Александр. — Тогда проходили дворовые конференции в зуме, и силовики следили за ними. Вот это обо мне знали. Сказали, что я буду продолжать то, что делаю, — но уже под их контролем.
Я согласился, но успел сообщить об этом «своим» людям, чтобы никого не подставить. После этого круглосуточно силовики находились в нашем доме. Они следили за веб-конференциями, в которых мы участвовали, созвонами, одного меня никуда не выпускали. Ночью мы спали в кровати в нашей однушке, двое силовиков дежурили у нас — один в нашей комнате в кресле, другой мог спать на кухне. У каждого из них был пистолет в кобуре.
Как я понимаю, они думали, что я выведу их на каких-то организаторов, что через меня смогут вычислить всех других волонтеров. Но мне подыгрывали «свои» во время созвонов, насколько я знаю, никого я не подставил.
Так продолжалось полторы недели. Вместе с силовиками мы жили в моей съемной однушке. Потом нас перевезли в двушку через два дома.
Но особого профита силовикам от меня не было. И где-то 19-го или 20 мая нас отпустили, мы вернулись в мою однушку. А 24 мая к нам снова пришли — открыли своим ключом дверь, тогда уже изъяли и компьютеры, и принтеры, и даже пылесос».
Тогда же, в мае, Александр задним числом подписал бумагу о сотрудничестве.
«Выбора у меня не было. Мне просто сказали, что посадят Олю и что моей сестре «есть что терять», — говорит он. — В июле меня возили в СК.
Там были журналисты БТ. Мне пообещали, что если скажу нужные вещи, то тогда пойду домой. Хотели, чтобы я признал, что что-то организовывал, что из штаба Тихановской мне приказывают, чтобы я призывал людей к действиям…
Я отказался, но сказал на камеру, что мне «волонтеры из штаба Тихановской предлагали незаконно пересечь границу, но не захотел». Под запись у меня спросили, почему я не захотел, я ответил: «Если все сбегут, то кто же останется?»
24 мая в отношении Ольги тоже возбудили уголовное дело по статье 342.
«Через три дня меня отпустили, уже в статусе подозреваемой. Это было неожиданно — тогда уже мы готовились к худшему, что, пока власть не сменится, мы будем сидеть», — говорит она.
«Не думал, что у меня может быть столько слез»
Александра оставили в СИЗО. Они с Ольгой решили никому не говорить о задержании, даже своим детям от предыдущих браков.
Пока Александр был в следственном изоляторе, его сыну и его родителям объясняли: он уехал на заработки, пока недоступен. Знала только старшая сестра.
С мая по октябрь Александр просидел на Володарке. В это время, в августе, умерла его мать. На похороны поехала Ольга-там она также сказала, что Александр на заработках, связи с ним пока нет.
«Ольга не пропускала ни одного дня передач. Всегда передавала хоть что-то, просто чтобы я знал, что она на воле, что с ней все хорошо, — рассказывает Александр. — За четыре месяца она пропустила только один день, когда хоронили мою маму. Я тогда понял, что что-то случилось: возможно, Олю задержали. Но немного надеялся, что она просто заболела…
Первого сентября мне дали свидание с сестрой. Она мне и сообщила, что мама умерла. Было очень тяжело: маме было всего 62. Не ковид, она болела сахарным диабетом, и оторвался тромб. Неделю я был сильно подавлен, не думал, что у меня может быть столько слез…»
Пока Александр сидел, Ольгу все знакомые уговаривали уехать из Беларуси. Даже Александр писал, чтобы она уезжала. Но она не хотела.
«Тогда я написал, что понимаю, что буду очень долго сидеть. Поэтому давай или останемся друзьями, или распишемся, хотя бы тогда сможем видеться, если меня посадят», — вспоминает Александр.
Ольга улыбается: «Я сразу отправила ему телеграмму: «Мне нужен здоровый муж, поэтому бросай курить и качай пресс. Я согласна». Я уже готовилась к тому, что это будет, может, два года, а может пять лет. Ну так — значит так. Значит, будем терпеть».
Но следователь не разрешил им заключение брака, потому что оба были фигурантами уголовного дела.
«Оля хочет свадьбу под «Погоней»
В октябре 2021 года Александра Добрияника судили. Прокурор запросил три года «химии» с направлением в исправительное учреждение открытого типа — столько и дали. После приговора Александра выпустили. До отправки на «химию» у него было 10 дней на подачу апелляции и потом от месяца до трех, пока ее не рассмотрят. Они с Ольгой решили бежать из страны.
«Мы собрали вещи, оставили телефоны и симки дома, чтобы никто не знал, где мы. Никому ничего не говорили, только Ольга предупредила свою мать. На какое-то время мы уехали из Минска, на неделю спрятались у знакомых.
Сначала хотели попасть в Польшу. Но на фоне всех событий, стало понятно, что это будет трудно. Поэтому решили попытаться попасть в Литву. Сами выбрали по карте место, где, казалось, будет возможность перейти, — вспоминают Александр и Ольга. — Там была узенькая речушка. Нам никто не помогал. Мы были втроем, с одним знакомым, который тоже бежал из Беларуси.
11 ноября на рассвете мы приехали на место, вошли в воду и начали переходить реку прямо в одежде. Казалось, что будет воды по колено, ну или по пояс, но на самом деле был момент, когда не доставали до дна, немножко пришлось подплыть.
Ольга не взяла запасной одежды — я за нее переживал, отдал ей свои вторые штаны. Вышли из реки, поняли, что мы в Литве. Просто пошли по прямой, увидели какой-то дом. Было около 8 утра.
Постучались в тот дом, хозяин спросил: «Вы кто?» Мы говорим: «Мы белорусы, позвоните, пожалуйста, в полицию, пограничникам!»
Хозяин пригласил нас в дом, дал сухую одежду, напоил чаем с конфетами. Приехали пограничники, нас забрали на пограничную заставу. Мы объяснили, что бежим от Лукашенко.
Пограничники очень вежливо себя вели, такие котики! Они разговаривали с нами как с людьми: пожалуйста, спасибо, всё такое. Нам, белорусам, слышать от силовика такое просто неожиданно. Нас покормили, сделали ПЦР-тесты».
Теперь Александр с Ольгой будут просить политического убежища в Литве.
«Мы обратились в организацию «Дапамога» — нам нашли место, где жить, помогли одеждой, продуктами, мы очень благодарны им. У нас немножко денег есть, будем искать работу, жилье. Я бы хотела остаться в медицине, но это сложно: надо подтвердить диплом», — говорит Ольга.
Александр же просто берется за любые возможные подработки.
«Сожалений у нас нет. Лучше здесь начинать всё с нуля, чем в Беларуси сидеть за решеткой», — говорит он.
«Знаете, ждать каждый день, что могут прийти, — это тоже было непросто, — добавляет Ольга. — Когда Сашу уже выпустили, был Хэллоуин. Соседские дети постучались в дверь — и у нас ноги подкосились. Саша смотрит, как убегать, чуть ли не прыгает с 7 этажа, у меня руки трясутся… И это реакция на обычный стук в дверь. Так жить — это ненормально».
Александр и Ольга думают о браке.
«Но здесь есть одна проблема: Оля очень хочет свадьбу на родине, под «Погоней», с национальными символами. В новой Беларуси», — шутит Александр.
