Фото иллюстративное
Действительность наполнена в последнее время похоронами-прощаниями с близкими людьми и судебными процессами. И если на прощание еще собираются молчаливые гомоны (и кто-то даже произносит последнее слово на вечный путь), то в судебные залы приходят единицы. 4-5-7 человек. Преимущественно родственники и «пресса» (которую через охрану пропускают первыми, даже раньше родственников, сразу после адвокатов): ведь известно, какая сейчас тут «пишущая братия»).
А самому чтобы что-то написать, осмыслить, не хватает равновесия духа и твердой руки. Да и как тут пытаться что-то написать, день судебный осмыслить? Когда, выйдя из судебных стен, домой добраться не успеешь, а в душе уже другие чувства созревают. Болезненные.
Ведь те герои «Весновцы-калиновцы» еще как-то защищаются (пусть по-прежнему скованные наручниками), с помощью адвокатов. Доходит даже до ярких сценок.
«Алена, поговори лучше с Алесем. Он же уже вернулся к обязанностям председателя»… Когда прокурор зачитывает такое из обвинительного дела, уточняя, что запись за 2014 год, как и прежние, руководитель «Вясны» не выдерживает…
Из клетки звериной слышен утомленный человеческий голос, на уточнение: — « — 2014 год до нашей эры!»….??
Строгий голос судьи прерывает: «Беляцкий, если что-то хотите сказать, встаньте и озвучьте».
«Я хочу сказать о том, на что судья уже обращала внимание: документы за 2014 год не касаются периода нашего обвинения. Поэтому, может, не стоит об этом останавливаться ежедневно так подробно. Или прокурор получает личное наслаждение?…»
Шорох пошел за судебными стенами. Адвокаты поддерживают предложенное осужденными, сидящими в железной клетке…
Такой диалог почему-то запоминается ярче, чем прослушанные 20-25 томов за день…
Но тут, выйдя за тюремные и судебные стены, для каждого соотечественника наберешься ли адвокатов, чтобы защититься от дурных новостей? Здесь, в повседневной жизни. В ужасных реалиях, порой худших за войну, люди ждут смерти.
Разворачиваешь вот, чтобы что-то написать в ленте, и натыкаешься:
«Сегодня посетил Анатолия Литвиновича, известного фольклориста, своего друга еще со времен аспирантуры. 6 декабря врачи поставили страшный диагноз. Последняя, 4 стадия. Неоперабельный. В тяжелом состоянии. Не ходит, самостоятельно не принимает пищу… На руках жены 6 детей, самой младшей Соне — три с чем-то годика… Кроме того, она ухаживает за парализованной после инсульта матерью. Отца не стало в прошлом ноябре. А работает в детском саду… Люди, у кого сострадательная душа, у кого есть возможность и желание, помогите деткам! Всевышний вас отблагодарит!!!»
Номер телефона, как и фото автора отчаянного поста Николая Микулича с Литвиновичем, которым я не стал делиться из вопросов этических (о чем меня вчера вечером попросили в квартире умирающего его домашние, особенно взрослые сын и дочь; потому что не хотят, чтобы другие увидели в интернете их папу в таком концлагерно-худобном виде) — можно отыскать в ленте Николая Микулича.
Остается мне только ждать в январе четвертые уже похороны…
А добравшись полуживым от услышанного с 10 утра в судебном зале и увиденного вот теперь вечером изможденного, до неузнаваемости, облика моего аспирантского друга, — не успев прилечь, раздастся телефонный звонок. Земляк-моряк, подводник, сказал бы бывший морской волк и вдобавок бывший чемпион по боксу, великан по составу тела и души, неожиданно отчаянным голосом сокрушенно сообщит: «Моей Людвике операцию сделали.. Ногу отрезали… Не саркома ли…»
От этого всего, спрессованного народного горя — взвыть хочется. И забываешься дрожащим сном…
А наутро тебе приснится Рыгор Шатько… Тот мой одноклассник, однопартийник, о котором писал в начале года. В этом вот месяце январе начавшегося 2023 года. Когда Рыгор лежал в Витебске, в морге, ожидая своей очереди (пока я прощался с другими умершими друзьями в столице).
И как полагается актеру — приснился мне в… театре. Затемненный зал, огромный. Людей — голова к голове, плечо к плечу. И широким проходом в партере от входа к сцене шагает Рыгор. Я раскинул руки свои для искренних дружеских объятий. Но Рыгор огромной птицей перелетел меня и… оказался впереди. Прямо перед сценой. Сел в первом ряду…
Все нынешние горестные наши потери (или в изгнаниях далеких, или в тюрьмах близких) когда-нибудь станут в почетных рядах нашего несгибаемого народа.
Читайте также:
«Успеть бы попрощаться со всеми. И за себя, и за тех, кто не может приехать на прощание»
