Жена экс-кандидата в президенты, а сегодня политзаключенного, Николая Статкевича рассказала «Солидарности» историю их любви.
Марина Адамович не раз отказывалась рассказывать о личном. И причину понять можно: человек она закрытый. Но накануне Дня влюбленных сделала исключение.
— Наше знакомство произошло очень давно — в начале 90-х. Помню, друзья задурили мне голову: какой классный парень Николай Статкевич.
Впервые мы встретились в Доме литератора на дне рождения нашего общего друга Николая Михновскага. Там я и увидела Статкевича — руководителя популярного и громко заявившего о себе Беларускага згуртавання вайскоўцаў (Белорусского объединения военных). Николай — приветливый, с ясными голубыми глазами, красивый мужчина. За несколько недель до этого его уволили из армии. Не при самых лучших обстоятельствах произошло наше знакомство. Он остался без дела, которому посвятил жизнь, но излучал доброжелательность и оптимизм.
Потом мы с ним встречались в кругу знакомых. В 1996-м я стала членом Белорусской социал-демократической партии, помогала ему и партии.
— Чем вас покорил Статкевич?
— Своей абсолютной мужественностью, достоинством. Для меня он самый невероятный человек из всех, кого знаю. Конечно, он не самый легкий человек, как впрочем и я. По знаку зодиака мы с ним — оба львы.
Для меня было очевидно, что между нами есть взаимопонимание, готовность принять друг друга такими, какие мы есть. Николай — надежный человек. Я понимаю мотивы его поступков и разделяю те же ценности.
…Всегда знала, что Николай — мой мужчина. Что, как бы ни сложилась жизнь, другой мне не нужен. Даже, если мы не будем вместе.
Я считаю: главное, что может дать один человек другому — это свободу. Если любишь, важно оставлять человеку право на выбор, на собственную жизнь.
— Можете вспомнить, как он ухаживал за вами?
— У нас есть шуточная фраза: девка «аквечаная» и «ацукераная» [от «кветкі» — цветы, «цукеркі» — конфеты]. (Улыбается). Мы с Николаем — люди одной системы координат — могли разговаривать, буквально, часами. Что касается ухаживаний, конечно, все было, и бесконечные прогулки, и цветы, и конфеты.
Я по природе женщина, прежде всего. Для меня важно, чтобы рядом был любимый мужчина, который понимает и принимает тебя такой, какая ты есть, принимает твое женское. До ареста Николая — до самого последнего дня — я не была обделена ни цветами, ни конфетами, ни его вниманием.
Время, которое мы проводили вместе, всегда было для меня приятным. Мы любим ездить в лес, на озера — оба хорошо плаваем.
Если выпадает день отдыха, километров десять можем пройти. Медленно, разговаривая, а иногда и в тишине, ведь молчать, когда мы вместе, тоже очень приятно.
Это все равно — диалог, ведь можешь в любую минуту произнести то, что ты думал, и выясняется, что думали мы об одном и том же.
Более трех лет прошло, как Николай в заключении, но до сих пор очень часто мы пишем друг другу в письмах мысли, которые нам параллельно приходят. Надеюсь, это ощущение нас не покинет. Я, по крайней мере, всегда чувствую, когда ему угрожает опасность. Когда у Николая была травмирована рука, бревном придавило в шкловской колонии, ничего об этом не зная, утром я буквально подскочила на диване. А через день мне позвонили люди и рассказали об этой травме, о которой, конечно, никто из администрации мне сообщать не собирался.
— А как Николай делал вам предложение?
— Это было не единожды.
Когда Николай был на свободе, мне казалось, что это не нужно двоим взрослым людям, у которых ранее уже были семьи. А когда Николай оказался за решеткой, я сама выступила с инициативой того, что вот именно теперь стоит это сделать.
Как жена я имею право на два коротких свидания два раза в год. Законодательством предусмотрено до четырех часов, но нам дают по два.
— Когда вы получаете письмо от мужа, вы сразу его жадно прочитываете или же откладываете как подарок до вечера?
— Иногда случается, начинаю читать прямо возле почтового ящика, но бывает, дойду до квартиры, налью чаю и тогда читаю. Это зависит от степени моей тревоги, от того, насколько часто приходят письма.
Иногда они приходят с перерывами. Недавно из трех написанных Николаем писем я получила лишь одно. Он хорошо осознает, что человек должен себя сохранить во всех смыслах — психическом, физическом, эмоциональном, и он четко планирует и организует свое время там. Для того чтобы я могла контролировать, все ли письма я получаю, он пишет в четко определенные дни недели.
— Известно, что тайна переписки применительно к заключенным — вещь условная. Зная, что письма читают чужие люди, вы с Николаем ограничиваете себя в проявлении чувств?
— Вопрос непростой, и однозначного ответа на него быть не может. Когда Николай сидел в СИЗО КГБ, писем от него поначалу не было. А я писала достаточно эмоционально и много. Потом серьезно себя стала сдерживать. И сегодня я себя в определенной степени сдерживаю, ибо знаю, что письма прочитаются, причем не одним, цензором. Хотя полностью от теплых слов мы не отказываемся. Любовь же по-разному проявляется. Не обязательно говорить, «я тебя люблю».
— Марина, как сохранить отношения на расстоянии, когда единственное средство связи — письма. Ведь всего два свидания в год — и те через стекло, и вы лишены возможности прикоснуться к близкому человеку, обнять его…
— В таком положении выкристаллизовывается самое главное, самое важное, что в этой жизни имеет смысл. Вся наносное, мелочи уходят. А главное и помогает выжить.
Конечно, существует страх за то, как оно будет, когда Николай вернется. Думаю, те, кто попадал в подобную ситуацию, меня поймут. На сегодняшний день, как мне кажется, Николай не изменился. Он все тот же человек, которого я люблю. Но этот страх не в сердце. Он скорее внешний — исходит из теоретического знания ситуации, психологии. Но когда я заглядываю глубоко в себя, то уже не боюсь, что у нас существенно что-нибудь изменится. Николай — человек цельный, гармоничный. И это у него не отнимут никакие испытания.
Кстати, в этом и ответ на вопрос, который часто задают, который сидит в подсознании: почему я не прошу его выйти любой ценой?
Подписать прошение, чтобы быть дома? Можно ли в сегодняшних условиях «подсыпать ему порох»? Именно это выражение он употребил в одном из своих писем, когда написал мне, что он мною гордится, и вслед за бароном Мюнхаузеном мог бы повторить: «Смотрите, у кого еще есть такая женщина!».
Я понимаю, что для него неприемлемо. Не могу даже мысли допустить, что могла бы этому решению противоречить. Я очень глубоко уважаю Николая, никогда не сделаю ничего такого, что могло бы хоть какую-то тень сомнения в нем заронить. Это — его решение. Он другого бы не принял. Никакого другого от него никто из тех, кто его знает, и не ждет. Как я могу не поддержать его?
В конце концов, есть честь, которая выше желания спать в теплой постели в объятиях любимой женщины. Есть люди, которые не могут изменить самим себе.
Те ребята, которые там остались, они все несут в себе это бремя. Они избраны судьбой. Мы должны быть благодарны, что в нашей стране еще рождаются такие люди. Ведь когда они исчезают, общество тотального потребления уже не имеет шансов. А такие люди дают шанс, что в этой стране что-то может поменяться.
— Думаете ли о том, какой будет ваша жизнь после возвращения Николая?
— Конечно, у нас богатые планы на будущее. (Улыбается). Многие из них были прерваны, и мы будем продолжать их реализовывать.
— Ваша семья останется в Беларуси?
— Никогда не обсуждали это. Мы никуда не собираемся.
