Симона Коссак. Ее называли «ведьмой», потому что она разговаривала с животными и завела себе ворона-террориста, который воровал золото и нападал на велосипедистов. Более тридцати лет она прожила в деревянном домике лесника посреди Беловежской пущи без водопровода и электричества.
Она спала в кровати с рысью и жила под одной крышей с ручной самкой дикого кабаном. Симона была ученым, экологом, автором отмеченных наградами фильмов и радиопостановок. Активно заботилась о самом старом лесе в Европе. Она считала, что следует жить просто, в близком общении с природой. Животные дали ей то, чего не получила от людей.
Правнучка Юлиуша Коссака, внучка Войцеха Коссака, дочь Ежи Коссака — трех художников, творчество которых посвящено польской истории и пейзажу. Племянница Марии Павликовской-Ясножевской и Магдалены Самозванец. Она должна была родиться мальчиком и стать четвертым Коссаком, чтобы с честью носить мольберт и славное имя. Но она выбрала собственный путь.
Эльжбета Коссак, мать Симоны
Эльжбета Коссак, мать Симоны, славилась невероятной красотой и изысканными манерами. Фото: семейный архив Коссаков
Мать Симоны, […] Эльжбета Дзенчоловская-Смяловская прежде, чем стать женой Ежи Коссака, была его возлюбленной. Ее роман с Ежи Коссаком развивался годами. Коссак, женатый на Еве Коссаковой, урожденной Каплиньской, познакомился с Эльжбетой (которая была моложе его на двадцать четыре года), скорее всего, в середине тридцатых годов. Это, как можно предполагать, был роман учителя и ученицы. Любовь женщины, которая обладала красотой, и мужчины, который имел славное имя. А также жену и дочь. Историю этого романа можно проследить по картинам Ежи Коссака. В 1935 году будущий отец Симоны написал портрет отца Эльжбеты, Виктора Дзенчоловского. Свое полотно он подписал так: «Моей дорогой Элюсиньке от любящего Отца». Он написал именно так: «Элюсеньке» или «Эльзуненьке» — сегодня это сложно расшифровать.
В середине тридцатых годов Ежи и Эльжбета, скорее всего, не только были знакомы, но и испытывали друг к другу симпатию. В 1937 году Коссак написал картину по мотивам баллады Адама Мицкевича «Бегство». На картине всадник сжимает в объятиях обнаженную девушку, похожую на Эльжбету. В нижней части картины написано: «Очень любимой Бубусе в день именин». «Бубусей» (и «Бобусей») Ежи называл Эльжбету, когда она уже стала его женой.
Ежи Коссак, отец Симоны
Ежи Коссак, отец Симоны, как и его предки, обожал лошадей. Фото: семейный архив Коссаков
Чем Ежи привлек Эльжбету? Фамилией? Или она искала в более зрелом мужчине отца? Наверняка он покорил ее не деньгами (в то время у Коссаков были большие долги) и не красотой. Он был приземистым и плотным мужчиной, внешне мало напоминавшим своего красавца-отца. Но, как утверждает их внучка Иоанна Коссак (дочь Глории и племянница Симоны), Эльжбета «любила его до смерти». Связав свою судьбу с Коссаком, она хотела войти в историю — в Кракове это секрет Полишинеля. А Симона о браке своих родителей говорила: «Моя мама так влюбилась в отца, что все то, что было его, автоматически стало ее. […] Они были знакомы давно, у мамы было время, чтобы узнать вкусы отца, и она приняла их, как свои. Она олицетворяла дом и традицию, царящую в Коссаковке».
Дзедзинка — здесь или нигде
«Симона, поедем в Дзедзинку, может, тебе там понравится». Симона сразу полюбила это место. Более 30 лет она жила в избушке посреди Беловежской Пущи. Фото: Лех Вильчек
«Дзедзинка впервые предстала перед Симоной в лунном свете, — вспоминает Эва Высмулек. — Мы решили поехать туда ночью. Мы ехали по дороге с факелами вчетвером: муж, нанятый возница, я и Симона. Вдруг на Бровскую дорогу вышел зубр. Конь остановился как вкопанный, мы испугались, но все-таки доехали. Симона с первого взгляда влюбилась в Дзедзинку». Спустя годы Симона описала это путешествие и встречу с царем пущи таким образом: «Это был первый зубр, которого я видела в жизни, не считая тех, что в зоопарке. Ну и это приветствие при въезде в пущу: монументальный зубр, белизна, снег, полная луна, кругом белым-бело, красота […] и домик лесника на укромной полянке, весь в снегу, это был покинутый дом, здесь два года никто не жил. В центральной комнате отсутствовал пол, полная разруха. И я посмотрела на этот дом, посеребренный лунным светом, чтобы было романтичнее, и сказала: все, или тут или нигде!».
Коссаковка в Дзедзинке
Интерьер домика лесника «Дзедзинка» Симона заполнила памятными предметами из родной Коссаковки. Фото — Лех Вильчек
Прежде, чем Симона уже окончательно поселилась в Дзедзинке, дом нужно было отремонтировать. Сотрудники Беловежского национального парка починили дырявую крышу, заменили лаги, ликвидировали грибок и сказали, что на пять лет хватит (и действительно, на это время и хватило). После ремонта Симона стала обустраивать свою часть Дзедзинки. Она клеила обои, мыла окна, поставила диван, лавку, мягкие кресла, приехавшие сюда из Кракова. Из Коссаковки она привезла большие часы, турецкий кинжал, кружевные скатерти и занавески, книги, керосиновые лампы, утюг на углях, коллекцию оружия, шкатулки из черного дерева, а также стекло, фарфор, шкафчики в гуральском стиле и дубовую кровать Марии Павликовской-Ясножевской. Около двери она повесила двустволку из коллекции Коссаков. И не обратила внимания на слова Яцека Высмулека: «Из Дзедзинки ты Коссаковки не сделаешь». В углу комнаты Симоны стояла большая старомодная изразцовая печь. Посередине — рабочий стол с керосинкой. Вся мебель, скатерть, книги прибыли в Коссаковку вместе с Эльжбетой Коссак, которая приехала к дочери. Летом Симона отделила свою часть Дзедзинки от «материнской» части шторой.
«Ралли Париж-Дакар»
«Нечто на мопеде», или Симона Коссак едет в охотничий домик в Дзедзинке. Фото: Лех Вильчек
Первый Коссак ездил верхом и на дрожках, второй верхом, на дрожках и на авто, а третий на том же, на чем ездили его предки. Симона ездила на велосипеде, мопеде «Комар», малолитражном «Фиате», на внедорожнике, тракторе, на беговых лыжах.
На этих транспортных средствах она преодолевала путь из Беловежи в Дзедзинку сотни раз. Дорога, которую некоторые называют «трасса Париж-Дакар», тонула в жидкой грязи и к тому же ее разбивали лесовозы, которые везли из пущи дубы. «Как-то раз, — вспоминает Томаш Верковский, охотник из Беловежской пущи, — я увидел нечто на мопеде: развевающиеся волосы, шлем пилота, штаны из кроличьего меха, очки-консервы. Это «нечто» проехало мимо, и я даже обернулся, потому что не понял, что это такое промчалось. Дело было в 1974 году. Вот тогда я впервые увидел Симонку». В Беловеже уже было несколько частных автомобилей, но ни один из них не принадлежал Симоне. Поэтому зимой она ездила на работу на мопеде, к рулю которого примерзали руки. «Однажды мы с коллегой ехали на внедорожнике по Беловежской Пуще, — говорит профессор Каетан Петшановский, товарищ Симоны по учебе в Кракове, который какое-то время занимался косулями, а теперь изучает зубров. — Cмотрим, кто-то продирается сквозь сугробы с мопедом на спине. Это была Симона. Мы посадили ее вместе с мопедом в наш внедорожник. Потом она нас отблагодарила в Дзедзинке, разогрев нам кастрюлю бигоса».
«Плюшевый» друг
Совместная трапеза в обществе необычного домочадца, Симона с кабанихой Жабкой. Фото — Лех Вильчек
Дикую однодневную кабаниху Жабку привез Лех Вильчек и именно благодаря этому зверю жители Дзедзинки [Симона Коссак и Лех Вильчек] познакомились ближе. И прониклись друг к другу симпатией. Раньше она считала, что Лех заносчив. Он не оставался в долгу. Когда в Дзедзинке появилась кабаниха, Вильчек попросил Симону позаботиться о ней во время его отсутствия. Затем он стал «одалживать» ее Симоне. Потом кабаниха спала с ними в кроватях. Жабка выросла кабаном размера XXL и прожила у них семнадцать лет. «Она охраняла дом и ходила гулять как собака, и все чаще льнула к хозяевам и требовала ласки!» — описывал краковский журналист Збигнев Щвенх свой визит в Дзедзинку.
Ворон-террорист
Симона с вороном Кораскем, который воровал золото и нападал на велосипедистов. Фото: Лех Вильчек
О вороне люди говорили, что это отпетый бандит и вор. Он терроризировал половину Беловежи. Ворон воровал коробки из-под сигарет, расчески, ножницы, мышеловки и блокноты. Нападал на людей […], разрывал сиденья велосипедов. Крал документы, в лесу таскал у дровосеков колбасу и проделывал дыры в сумках с покупками. Хватал мужчин за брючины, а женщин тянул за юбки и клевал им ноги. Люди думали, что Корасек (так звали ворона) — это кара за их грехи. «Он воровал даже зарплату у рабочих в лесу, — вспоминает Станислав Мысьлиньский, у которого до сих пор остались шрамы после нападения этой птицы. — Он украл у меня пропуск в заповедник, вытащил его у меня из кармана, а затем цинично порвал. Он обожал нападать на велосипедистов, особенно на девушек. Это выглядело очень эффектно: ворон начинал клевать ездока в голову, тот падал с велосипеда, а ворон торжествующе садился на седло и смотрел на вращающееся колесо».
«Как-то раз он украл у меня ключи от машины и улетел в лес, — рассказывает товарищ Симоны, — а Лешек [Вильчек] мне на это, мол, не переживай, он вернет. Взял хворостину и принялся стращать ворона: «Сукин сын ты этакий, это ты украл у моего друга ключи?!». И предупредил Корасека, что если тот отдаст ключи, то получит яйцо, а если не отдаст, то получит хворостиной. А ворон как будто все понял, потому что довольно быстро прилетел ко мне в раздраженном настроении с ключами в клюве и демонстративно бросил их на стол!».
«Я ходила по заповеднику без пропуска, — рассказывает Божена Вайда. — Меня увидел охранник парка, он пошел за мной в Дзедзинку и начал выписывать штраф. Когда охранник вручал мне заполненный формуляр, прилетел ворон. Он выхватил бумажку, полетел с ней на крышу Дзедзинки и разорвал там ее своими лапами. На меня напал приступ смеха, я хохотала и не могла остановиться, охранник растерялся, и, в конце концов, махнул рукой. Когда я рассказала об этом Симоне, она чуть не умерла от смеха».
Дух помещичьих традиций
Эльжбета Коссак, мать Симоны, любила жизнь в Дзедзинке. Два года она курсировала между Краковом и Беловежей. Фото: Лех Вильчек
Мать Симоны, Эльжбета, два года курсировала между Краковом и Беловежей. Зимой она возвращалась в Коссаковку. У нее была проблема с бедром, и она ходила на костылях, поэтому передвигаться по Дзедзинке, где уборная была во дворе, ей было неудобно.
Однако для женщины, воспитанной в помещичьей традиции, это наверняка были райские условия: жизнь в соответствии с ритмом природы, приготовление варенья, файф-о-клок. Жизнь в Дзедзинке летом действительно напоминала своей атмосферой помещичий быт: чтение при свете керосинок, разведение домашней птицы, иногда пряжа шерсти, и все это под ежечасный бой часов из коллекции Леха Вильчека. Симона теперь жила немного как ее бабушка и, вероятно, так, как в детстве жила ее мать — то есть как настоящая помещица.
Так же как они, Симона лечилась травами и употребляла старинные слова вроде «этажерка», как ее мать и бабушка следила за тем, в каком обществе она вращается. В разговоре она использовала esprit de répartie, остроумные реплики — этот талант, как у каждого помещичьего ребенка, был у нее с детства. Но прежде всего, она не «брала от жизни все», а относилась к ней как к задаче, а иногда и как к миссии.
Член стада
Симона со стадом косуль. Фото: Лех Вильчек
«Маленькое стадо моих косуль, которых я выкормила из бутылки, а потом многие годы сопровождала в прогулках по лесу, — вспоминала Симона Коссак — однажды стало проявлять признаки испуга, страха и отказывалось выйти пастись в лес. И я пошла в направлении молодого леска, потому что именно туда животные смотрели, навострив уши и поджав хвосты; было понятно, что какую-то очень большую опасность они чувствуют оттуда. Итак, я прошла примерно половину пути по открытому пространству и вдруг остановилась как вкопанная, услышав за своей спиной дружный, полный ужаса лай, я обернулась, и что же я вижу? […] Пять моих косуль стояли на напряженных прямых ножках, смотрели на меня и говорили мне своим лаем: не иди туда, не иди туда, там смерть! Честно говоря, я остолбенела, но потом пошла. И что же оказалось? В этом молодняке я нашла свежие следы рыси. Я прошла дальше вглубь чащи и нашла экскременты рыси — и они действительно были теплые: я потрогала их рукой. Что это значило? Это значило, что в наш питомник пробрался опасный хищник, косули его заметили, убежали в страхе, и что они увидели? Как мать идет на верную смерть, ее нужно предупредить, и для меня, честно признаюсь, этот день стал переломным днем. Я пересекла границу, которая отделяет мир животных от мира людей. Если бы нас отделяла от животных стекло, непреодолимая стена, их бы не обеспокоила моя судьба. Мы — косули, она — человек, какое нам дело? Если они меня предупредили […], это означает только и исключительно одно: ты член нашего стада, мы не хотим, чтобы ты пострадала. Честно признаюсь, что я переживала это событие в течение многих дней и собственно сегодня, когда я думаю об этом, я чувствую, как на сердце становится тепло. Это доказательство того, как можно подружиться с миром диких животных».
Зоопсихолог
Для животных она была как мать. На фото — с лосями-близнецами, которых Коссак называла Кола и Пепси. Фото: Лех Вильчек
В питомнике Симоны со временем появляются также: лань, которая будет приходить к ней под окно и угощаться сахаром, аист, которому Симона устроит гнездо из ящика у себя в комнате, такса и рысиха, которая будет спать с ней в кровати, а еще павлины. Дзедзинка очень скоро превратилась в экспериментальную лабораторию, которую Симона из года в год развивала как зоопсихолог (так она себя называла), а также в больницу, поликлинику и приемную для больных животных. Здесь она лечила и холила животных, и вместе с Вильчеком, который их фотографировал, наблюдала за всем этим зверинцем. Здесь она как мать воспитывала лосей-близнецов: Пепси и Колу, мыла черному аисту шею, запускала себе в рукав крысу Каналью, которая на открытом пространстве впадала в панику, позволяла своей подруге-лани устроить себе во дворе «родилку», брала домой овечек и их супер-маму, выращивала крыс Альфу и Омегу и наблюдала за их жизнью, держала в аквариуме сверчков. Здесь она составляла прогнозы погоды, наблюдая за летучими мышами в подвале. Из года в год зверинец расширялся […].
Борьба за рысей и волков
Симона с рысью Агатой, которая выращивалась для фильма Яна Валенчика. Фото: Лех Вильчек
Зимой 1993 года Симона, как она рассказывала журналистам, начала борьбу за спасение от уничтожения беловежских рысей и волков. «Группа молодых сотрудников из Института изучения млекопитающих Польской академии наук, — писала, например, Алина Недзельская в статье, опубликованной в «Твоем Стиле», — придумала провести телеметрические исследования. Они состояли в том, что дикому животному надевали ошейник с радиопередатчиком, чтобы оно, передвигаясь по лесу, передавало информацию. Но хищника сначала нужно было поймать. Случайно выяснилось, что ученые ставили на рысей и волков капканы, запрещенные у нас законом. Симона Коссак показывает «исследовательскую аппаратуру», которую она нашла в пуще — тяжелые металлические челюсти. Разжать их могли лишь двое мужчин. Стоило ей отложить рукопись, как под окно подошло стадо волков […]. Волки издавали душераздирающий вой […]. «Это был гимн благодарности за спасение их жизней», — говорит Симона уверенно. — Волки никогда не приближаются к строениям. Они слишком пугливы». Возможно, они почувствовали дружелюбную ауру, которая эманировала из домика лесника». […].
В 1993 году Симона обнаружила в особо охраняемом заповеднике два капкана на хищников, поставленные сотрудниками Института изучения млекопитающих. Симона забрала эти капканы и отказалась отдавать. Ученые из института обвинили ее в краже исследовательской аппаратуры. Делом занялась районная прокуратура в Хайнувке и II Уголовный отдел Районного суда в Бельске-Подляском. Во время допроса в прокуратуре Симона на вопрос о том, какую угрозу для животных представляла такого рода научно-исследовательская техника, она ответила: «По моему мнению, не только для животных, но и для охранников [это] несло смертельную угрозу. […] Каждое животное, попавшее в ловушку, потенциально обречено на смерть, если повреждение лапы будет тяжелым. В популяции, насчитывающей двенадцать особей, учитывая браконьерство и случайную гибель диких животных, это — смертельная угроза для существования последней низинной популяции рыси, чей набор генов — единственный в Европе, поскольку в Европе низинной рыси уже нет. Это вообще позор для мира науки, что мы приложили к этому руку».
Больше фото здесь.
Необыкновенные фотографии Симоны Коссак — [галерея]
Анна Каминьская. «Симона. Рассказ о необыкновенной жизни Симоны Коссак», Краков, 2015, 336 с. Анна Каминьская — журналист, автор книг и телепродюсер. В свободное время играет на виолончели.
