В моей библиотеке есть книга, которую я люблю брать в руки не только для того, чтобы перечитать, но и еще раз полюбоваться рисунками, погладить «тисненую» обложку, даже понюхать. Книга эта обладает некой необъяснимой энергетикой, которая ощущается и через вырисованные на скориновский манер заглавные буквы, и через созданную представлением художника карту Великого Княжества Литовского с архитектурными памятниками, и, разумеется, через сам текст: «Неяк у Рыме пры сціжме людзей незлічонай / Сведкам відовішча быў я — бою быкоў на арэне…»
Я имею ввиду «Песню про зубра» (ей в этом году — 500!) Миколы Гусовского в художественной обработке Евгения Кулика, вышедшей в свет в далеком 1980 году. Книга трехъязычная — в ней размещен латинский оригинал и переводы на белорусский и русский языки Иосифа Семежона и Якуба Порецкого.
Перед этим не одно десятилетие шли упорные литературоведческие споры: кто он — Nicolai Hussoviani, и кому отдать его «Carmen de… bisontis». На любой ничейный шедевр претенденты всегда найдутся. Претендовали и здесь — и поляки, и литовцы, и украинцы. И находилось это Гусово то в Польше, то в Литве, то в Украине. Но все споры утихли, когда «Песня о зубре» пятнадцатитысячным тиражом вышла в Минске в шикарном полиграфическом исполнении — можно было везти на любую мировую книжную выставку. И возили, и она заслуженно отмечалась почетным дипломами. Но главной заслугой того издания была навечная прописка Николая Гусовского и его «Песни…» в средневековой белорусской литературе.
В книге той был размещен и первый портрет Гусовского — с книгой и дубовым листком в руках. Он уже стал хрестоматийным, другим автора знаменитой поэмы мы сегодня и не представляем. Но и присматриваться нет нужды: Гусовский на том изображении — это сам художник, это почти его автопортрет.
«Канонизировал» Евгений Кулик в той книге и великого князя Витовта. По крайней мере, все известные мне его более поздние изображения «отталкивались» от Куликового изображения, где князь сидит на великокняжеском престоле под Погоней (и это было напечатано в 1980 году!).
На упомянутых графических листах в уголке можно заметить неброскую монограмму — две буквы ЯК (в переводе с белорусского «КАК») в круге. Эти инициалы художника можно прочитать и как вопрос, на который Евгений Кулик знал ответ.
Он знал, КАК вернуть Гусовского Беларуси.
Он знал, КАК сплотить художников вокруг национальной идеи — и возникло сообщество «Погоня», центр белорусчины в Союзе художников.
Он знал, как под носом у КГБ (через проспект — в то время имени Ленина, сейчас — Независимости) создать штаб национального возрождения, так называемый «Чердак», который был генератором и двигателем многочисленных художественных акций, направленных на пробуждение национальной памяти.
Он знал, КАК в самые беспросветные бээсэсэровские времена, когда в «дооктябрьской» истории Беларуси как бы и не существовало, напомнить всем о Беларуси тысячелетней. Когда открытка Евгения Кулика под таким названием разлетелась по всему миру (ее переиздали белорусы зарубежья), сотрудники КГБ с ног сбились, ища автора, да так и не нашли. А он сидел в своей мастерской, на своем «Чердаке» — в какой-то сотне метров от «Камітэта Глыбокага Бурэння» — и придумывал новые возрожденческие проекты.
Он знал, КАК должна выглядеть Погоня в качестве символа государства и стал одним из авторов Герба Республики Беларусь.
Уже только за все перечисленное Евгений Кулик заслуживает благодарной памяти «ныне, присно и вовек». А еще нелишне упомянуть, что это в его мастерской и с его активным участием в конце 80-х собиралась языковая комиссия Белорусского фонда культуры, наработки которой стали основой для принятого в 1990 году Закона о языках, согласно которому белорусский язык стал единственным государственным в Беларуси.
По-хорошему, на доме №18 по проспекту Независимости, который приютил на своей верхотуре Куликову мастерскую (а в ней и все тогдашнее возрожденческое движение) следует повесить мемориальную доску. Кстати, когда художник переезжал в новую, более просторную, мастерскую на улице Танковой, помочь ему пришли более трех десятков человек. И это была едва ли не самая многочисленная толока в художественной среде за все времена. Один из толоковцев позже вспоминал — работы хватило всем, одних книг хозяин «Чердака» собрал тысяч пять, а лифта в доме не было.
Я не раз видел Евгения Кулика на художественных выставках, разговаривал с ним, расспрашивал о его встречах с Ларисой Гениюш в Зельве. Евгений говорил тихо, но произнесенные им слова, казалось, входили не в уши, а прямо в душу. Он никогда не лез вперед, к микрофону, стоял сбоку. И — странным образом — «перед» был там, где стоял Кулик, это чувствовалось. К художнику все время подходили люди.
У меня над столом висит его небольшой, 18х23 см, графический лист — подарок Владимира Крюковского. На том листе можно в подробных деталях рассмотреть полуразрушенные башни Новогрудского замка и Фарный костел, где крестился Адам Мицкевич и венчался король Ягайло. А внизу закольцован ЯК — вопрос и подсказка, как и что делать — от великого белоруса, который один в неблагоприятных условиях сделал очень много и доказал, что и один в поле воин.
Евгений Кулик защищал захваченный и опустошенный неприятелем белорусский простор. Богатырь не телом, а духом, он бесстрашно вышел на свое Куликово поле. Вышел и победил.
Читайте также:
«Ответ меня просто ошеломил — «500 альбомов по 500 образцов в каждом, всего 250 000 писанок»
«В его доме в углу стоял посох Коласа, на столе — рюмка Купалы… Антураж!»
